Лизхен особенно понравились ямы — она была сама не своя до садоводства, а эти одиночные камеры были не построены из камня, но выращены из гибридизированных сорных дынь. Братиславу приводило в восторг то, что столь сладкое лакомство могло быть превращено в инструмент страданий и заточения. Пурити же это совсем не понравилось. Она вертела головой, разглядывая завитки мозаичных потолков и золоченые держатели факелов, — даже тюрьмы во дворце сверкали роскошью. И Клу это совсем не удивляло. Архитектура Неоглашенграда демонстрировала свое превосходство и власть над человечеством, над причудливыми народами фей — чей подход к дизайну, как подозревала Пурити, и послужил основой создания этих камер — и даже над былыми богами.
«Колокола, — нахохлилась Пурити, — надеюсь, Лизхен станет капельку мудрее после этой трагедии. Или хотя бы начнет думать, прежде чем что-то делать».
Ее размышления были прерваны стуком каблуков по мрамору, после чего в дверях появилась Мальва Лейбович. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего, и Пурити оставалось только гадать, сколько леди-сенатору было известно о событиях минувшего вечера. Должно быть, она уже знает, что ее дочь Мертва, но сказали ли ей, что ее дочь была Убийцей? Или же Пурити держат в заточении по обвинению в одном только вандализме? Как ни стыдно признавать, но она не очень-то достойно себя вела, когда ее арестовали. Лила слезы, бубнила какие-то извинения, которых сама уже не помнила.
Мальва Лейбович наверняка посмеялась, когда ей об этом рассказали.
Леди-сенатор смотрела сквозь Пурити, как если бы той вообще не существовало, обращаясь к притихшей горничной. Та все это время сидела тихонько, как мышка, не поднимая взгляда от собственных рук, словно замерев в молитве. Теперь же ее голова вскинулась, а покрасневшее лицо озарил тусклый огонек надежды.
— Горничная, с тебя обвинения сняты, так что не бойся.
Голос Мальвы казался металлической щеткой, трущей воспаленную кожу, и маленькая служанка еще сильнее затряслась от страха.
Если леди Лейбович как-то заботило собственное будущее в свете преступлений ее дочери, она этого никак не проявляла. Напротив, казалось, будто больное самомнение женщины лишь пуще расцвело на почве Смерти Ноно. Должно быть, она осознает, что ей конец, догадалась Пурити, но полна решимости удерживать в своих руках прежнюю власть до самого последнего мгновения. В этом не было ничего удивительного, но сулило Пурити еще большие неприятности, хотя она и не могла винить Мальву. Пройдет еще несколько недель, прежде чем Круг вынесет леди-сенатору официальный импичмент.
— Эсса, дитя, — Мальва смягчилась и даже продемонстрировала, что помнит имя девушки, — не трясись. Тебя задержали лишь потому, что ты кое-что видела, а не потому, что ты что-то сделала. — При этих словах леди-сенатор зыркнула на Пурити — как если бы старалась забыть о том, что та сделала, — и удалилась.
Без всяких сомнений, Мальва направлялась на обещавшее быть весьма нервозным совещание, где станет давить на Круг в попытках спасти собственную шкуру и, скорее всего, попытается убедить всех, что Пурити необходимо вымазать смолой и обвалять в перьях. Внезапная тревога за отца заставила девушку пристыженно опустить взгляд.
Как могла она быть столь беспечна? Одно дело подвергать опасности себя, но так подставить родителя... и не только его — всю семью! Что скажет Померой, если выяснится, что она разрушила его надежды на выгодный брак? Поведение мамы и сестры предсказать куда проще: они будут в гневе. Паркетта, скорее всего, больше никогда не станет разговаривать с Пурити.
Юная Клу слышала, как охранники обсуждают ее судьбу за бурдюком вина, определенно не полагавшегося им во время дежурства.
— Этот барон наверняка вылетит из кресла после такого, — заявил тот из стражников, что постарше.
— Не свезло так не свезло, верно? — пьяно икнул молодой. — Активы лик-ви-ди-дуд-ли-руют, а все имущество пойдет с молотка.
Пожилой что-то проворчал, и молодой добавил:
— Ага, все насмарку. Это я и имел в виду. Жизнь барона? Нет-нет... Семья-то выживет, если это, конечно, можно назвать жизнью. — Он помолчал, прежде чем поинтересоваться у старшего товарища: — Как думаешь, они Убьют девчонку за то, что она сделала?
Пурити практически слышала, как охранник семьи Лейбович устало кивнул. Малютка Эсса взвизгнула: «Иип!» — и тут же прикрыла рот рукой, глядя на Пурити с тошнотворно преувеличенной жалостью.
— Обо мне не беспокойся, Эсса, — впервые обратившись к служанке, произнесла Клу с невозмутимостью, которой вовсе не ощущала. — Со мной все будет в порядке. Они не могут меня Убить. Они вообще больше никого не смогут Убить.
Внезапно Пурити ощутила жар в груди и схватила горничную за руки:
— Эсса, ты расскажешь им об этом, когда тебя выпустят отсюда. О, не делай такое лицо, девочка, тебе ничего не угрожает. Ты же просто полы моешь. Колокола, они тебе ничего не предъявят.
Служанка, все еще напуганная, кивнула.
Пурити сжала ее маленькую, красную от постоянного намывания полов ладошку.
— Нет, Эсса, тебя еще до ночи выпустят отсюда, и, когда ты выйдешь, я хочу, чтобы ты рассказала всем — сестрам, матери, людям, с которыми ты работаешь, — рассказала им, что побывала в одной камере с Пурити Клу, тем самым демоном, что разрушил Круг Невоспетых и переломил хребет знати. Скажи им, что это Круг стоял за Убийствами, но больше он не сможет Убивать. Скажи, что с тайной, дававшей Кругу власть, покончено. Она уничтожена, разбита и не может быть восстановлена. И вам больше незачем выслуживаться перед знатью, если только вы не хотите этого делать по собственной воле или ради денег.
Щеки Эссы покраснели еще сильнее. Она совсем не была похожа на отважную революционерку.
— Прошу прощения, леди Клу, но, но... — забормотала горничная. — Ведь все, что вы сделали, так это разбили пару окон и Убили одну из своих подружек?
Пурити зарылась лицом в ладони. Почему донесение до людей истины всегда оказывается почти непосильной задачей? Почему поступать правильно всегда так сложно?
— Ты права,
