Это было уже слишком. Ему хотелось рыдать. Хотелось выпустить в лицо каждому из этой парочки по увесистой пуле сорок пятого калибра.
Эшер распрямился и опустил одну руку на бедро. Его воспаленные глаза смотрели с участием и заботой.
— Купер, — мягко произнес он, касаясь своей огромной серой лапищей плеча собеседника. Ладонь его была теплой. — Все будет хорошо. Обещаю. Даже более чем хорошо. — Помолчав, великан добавил: — Прости, что оставил тебя и чуть не позволил тебе умереть.
Впервые за все это время Купер действительно вгляделся в Эшера: бледная, словно у личинки, кожа, бескровные губы — красота, упакованная в уродливый мешок плоти. И сексуален, и омерзителен — борьба и единство противоположностей в одном теле. Внезапно Купер ощутил странное предчувствие: по какой-то причине этот человек был важен.
— Что-то не то происходит с миром, — пробормотал Эшер, и в голосе его прозвучала такая глубокая и тяжелая скорбь, какая, казалось, просто не могла существовать за фасадом его внешности; лицо серого человека представлялось лишь маской, скрывающей за собой целый океан тревог и печали.
— Надо бы выпить чего-то более подходящего. — Эшер направился на кухню. — И, говоря это, я, разумеется, имею в виду что-то покрепче.
Он возвратился с пузатой пыльной бутылкой в одной руке, а второй балансировал тремя наполненными льдом бокалами. В каждый из них он от души плеснул ядовито-зеленой жидкости.
— Абсент, — с ликующей улыбкой провозгласил Эшер. — От него сразу все становится лучше.
Будто бы танцуя, он подошел к Куперу и протянул тому напиток, от которого пахло анисом и нафталиновыми шариками от моли.
— Что-то не то происходит со всеми мирами, — уточнила Сесстри, возвращаясь к утверждению, на котором прервался Эшер. — И всем, похоже, плевать. Мы не знаем ни что нам делать, ни что в итоге случится.
С явным облегчением от того, что она это наконец-то произнесла вслух, Сесстри закрыла глаза и одним быстрым глотком осушила свой бокал. Потом посмотрела на Купера и улыбнулась. Это была жестокая улыбка сапсана, но представлявшая собой точно такую же маску, как и та, что носил Эшер. Ей тоже очень грустно, осознал Купер, а еще она испытывала отчаяние. И серый человек, и эта женщина — оба страдали от тоски и бессилия, и Купер вдруг каким-то чутьем понял, что оказался для них разочарованием, лишь сделавшим их ношу еще тяжелее. И он спросил — почему?
Парочка обменялась долгим взглядом. И в этом взгляде читались все заботы и печали целого мира, легшие на их плечи.
— Мы думали, что ты... — Эшер помедлил. — Тебе не понять.
— Говори уже! — приказал Купер.
— Он решит, что мы сбрендили, — предупредил Эшер, обращаясь к Сесстри, которая хранила молчание, погруженная в собственные мысли.
— АМыИСбрендилиСбрендилиСбрендили.
— Я уже так решил.
Женщина вздохнула и, словно от чего-то защищаясь, вскинула руки.
— Вот уж нисколько не удивлена, — устало произнесла она, прежде чем вдруг податься к Куперу. — Знаешь, чем занимается шаман?
— Мы надеялись, ты окажешься шаманом, — добавил Эшер, в полной беспомощности закатывая глаза. — Или алхимиком. Колдуном, волшебником. Хотя бы кем-то, кто сможет помочь.
— Мы искали кое-кого особенного, — поправила Сесстри. — А в результате нашли тебя.
Купер даже не знал, следует ли ее слова принимать за оскорбление, но одно было очевидно: для Сесстри полная непригодность была прямо-таки начертана на его лице.
— А что ты вкладываешь в понятие «шаман»? — спросил он.
— Шаман — уроженец одного из центральных миров, владеющих тотемической протокультурой, обладающий способностями, в число каковых, помимо всего прочего, входит дар восходить — или же нисходить — к жизням за пределами жизни. Проводник, защитник, провидец. С некоторых точек зрения его методы могут показаться примитивными или даже шарлатанскими, но при определенных обстоятельствах они весьма эффективны. Он способен блуждать в пространстве между мирами и беседовать с духами. — Сесстри прищелкнула языком, разглядывая собеседника. — Вот только ты не похож на представителя протокультуры.
Купер осклабился.
— А по мне, так дикарь как он есть, — мягко уточнил Эшер.
Сесстри покачала головой, и по ее волосам пробежала волна — словно ветерок заиграл подсвеченной первыми солнечными лучами занавеской.
— Взгляни на его одежду. Это джинсы, Эшер, не юбка из листьев. — Она наклонилась к Куперу, внимательно разглядывая строчку на его брюках и ведя вдоль нее накрашенным ногтем. — Сама я пробудилась завернутой в банное полотенце. Такова уж суть этого процесса. Еще в прошлый раз я обратила внимание на то, что шов определенно механической природы, а покрой и этикетки свидетельствуют о вовлеченности крупной коммерческой организации. Может быть, даже гигантской. Индустрия. — Она наклонилась еще ближе, и ее глаза оттенка выцветшей древесины заблестели. Они светились интеллектом, не знавшим сомнений и жалости. — Значат ли для тебя хоть что-нибудь слова «Старсунг Андервайн»?
Купер только покачал головой.
— А что насчет Барабанщика Пятисолода?
И вновь мимо. Сесстри надула губки.
Купер сообразил, что она перебирает какие-то названия торговых марок, хотя никогда о таких не слыхал.
— «Мерседес-Бенц»? — с надеждой спросила женщина.
Конечно же. Она пыталась понять, откуда он. Сесстри могла и это?
Купер с энтузиазмом затряс головой; он скорее радовался тому, что его гипотеза подтвердилась, нежели стремился помочь хозяйке дома. Все-таки сбитый с толку мозг начинал постепенно приходить в порядок.
Сесстри щелкнула пальцами и резко повернулась к Эшеру.
— Он не шаман! — провозгласила она. — Как я и говорила. Мне известен его мир.
— Неужели? — скривив лицо, спросил серый человек.
— Тебе — тоже, просто ты сам не сообразил, что он тебе знаком. Это довольно крупный игрок. Настоящие шаманы не рождаются в постиндустриальных мирах, где умерла магия. Шамань осевых миров — тени, а их последователи практикуются лишь в искусстве самообмана.
— Тогда кто
