Машина пробуждения

с трудом подавила зевок. Воз­можно, причина крылась в длительном заточении, но за по­следнее время она почти забыла, что такое переживание. И все же, хоть ее и переполняло это всепоглощающее уныние, она могла думать лишь об одном: сбежать, сбежать, сбежать. Хотя порой Пурити и сама не понимала, от чего именно она собра­лась бежать. Была ли всему виной только золотая клетка? Во­круг все сильнее закипало безумие, но никто, казалось, не за­мечал происходящего. Пурити обуревали безымянные сомне­ния и страсти, которые она не могла контролировать. Заботил ее сейчас разве что вопрос о природе Оружия и о том, каково это — вдруг перестать быть...

— Леди? — вновь подала голос Лизхен. — Все ли завершили свое послеполуденное вышивание?

— Что ж, выглядит настолько близко к завершению, как только может, — нахмурилась Пурити, рассматривая результа­ты своего труда.

Черные цветы распустили свои лепестки по капюшону ее накидки. «Чего не можешь избежать, то следует возглавить», — говаривал отец.

— Вот и славно. Тогда, пожалуй, нам следует распределить обязанности? — Лизхен хоть и делала вид, будто ей все это не­приятно, но именно ей принадлежала инициатива.

— Угу, — согласилась Ноно.

— Приступим, — добавила Нини.

Все четверо поднялись, расправили подолы платьев и при­мерили голубые шелковые накидки, помогая друг другу закре­пить их шпильками-невидимками на волосах, после чего каж­дая вытащила остро наточенный серп из-под своей подушки, готовясь жестоко покарать Рауэллу Эйтцгард за нарушение этикета.

Не каждый, кто приходил в город, искал Смерть. Помимо ручейка мечтателей и паломников, стекавшего по туннелю к Апостабищу, существовали, к примеру, и циркачи, и музыкан­ты, выбивавшие из барабанов ритм для лоскутных одеял своих песен, исполняемых на вавилонском смешении языков. На брусчатых площадях диаметром в целую милю кишмя кишели коробейники и лоточники, предлагавшие сотни различных товаров, на которых строилась индустрия Смерти, — индуль­генции и сувениры, то есть реликвии весьма сомнительного происхождения. Пальцы усопших святых и мучеников, золо­тые локоны давно развенчанных и позабытых богинь — укра­шения для национальных костюмов почти бесчисленных все­ленных, поставлявших своих Умирающих Неоглашенграду.

Среди элиты многих миров был популярен телеологический туризм, и проводники выгуливали толпы архимагов и инопла­нетных богачей, десятками разных путей добиравшихся сюда, чтобы узреть омерзительное великолепие Неоглашенграда: астральные проекции, временную инкарнацию в заимствованные тела; даже физический переход, пусть и был редок, но не казал­ся чем-то немыслимым. Если император двенадцати микрокос­мов желал прорубить дверь, выходящую на колоннаду Дальних Троп, его всегда ждала делегация представителей местной знати, готовых оказать дружественный прием своим иноземным со­родичам, и целая армия колдунов, готовых за плату сделать подобное путешествие возможным. Теренс-де’Гисы, Братиславы, Блаватские-Дэй-Льюисы, Клу, Фэнь Бэи — эти самые могуще­ственные дома всегда были рады любым новым клиентам.

А еще существовали Восемь сложенных миров — физически сцепленные реальности, образовывавшие то измерение, в кото­ром располагался город. Когда-то, в давно ушедшие времена, они и предоставляли уютное место для жизни, и служили тор­говым путем, сегодня же являли собой пример городского за­пустения — брошенные гнить дома и заржавевшие, разрушаю­щиеся без должного ухода двери путей в и через Восемь сло­женных миров. Некоторые порталы и вовсе исчезли, а остальные просто приходили в негодность из-за халатности городских властей. Когда-то это были процветающие планеты, чьи врата открывались в Неоглашенград. Лишь три из Восьми сложен­ных оставались доступны, но поток сырья, поступавшего в го­род, был все еще достаточно стабильным, чтобы продолжать приносить хорошую прибыль, — Теренс-де’Гисы, никогда не упускавшие свой кусок пирога, торговали рудой и древесиной, а другие купеческие семьи развозили по улицам и каналам города овощи, фрукты, мясо и прочие необходимые товары. Их труд ничем не отличался от того, каким он был раньше, разве что упали объемы поставок, а с ними и выручка, — может, город и не скучал по своим правителям, но крайне нуждался в управ­лении.

Баржа, спускавшаяся сейчас по каналу, отделявшему за­хваченные кварталы на севере Расчленения от Лысых Холмов и все уменьшавшихся владений Покабогата, ловко влилась в ночной поток судов; она была нагружена ящиками с товара­ми, а управлял ею угрюмый экипаж, состоящий из чернобро­вых мужчин и женщин.

Сумасшедший, стоявший на ее носу, вряд ли мог привлечь к себе чье-либо внимание — к безумию здесь относились про­сто как к еще одной разновидности товара, и самые суеверные дельцы из местных даже полагали, что привлекут к себе удачу, если наймут на ту или иную службу хотя бы одного умалишен­ного, — например, чистящий картошку лунатик мог улучшить дела трактирщика, — и на многих судах, что сновали по водным артериям города, в качестве палубных матросов служили такие вот дурачки.

— Первопроходцы! — воскликнул бородач, стоявший на носу баржи; ночной ветерок растрепал его нечесаные космы и откинул край брезента, укрывавшего тело у его ног. Купер спал, не обращая внимания ни на сумасшедшего, ни на раско­лотое небо, отражавшееся в воде.

— Уолтер, угомонись, — прозвучал сиплый голос, раздав­шийся из шаткой конструкции, служившей на шаланде палуб­ной рубкой. В дверях стояла коренастая женщина с мускули­стыми, похожими на двух могучих питонов руками; ее соломен­ного цвета волосы были коротко острижены и не прикрывали даже шею, а обветренное лицо искажала злоба. — Это дельце надо провернуть как можно скорее, и мне, если не возражаешь, не так нужно твое карканье, как твои занятые руки.

Легкая шаланда видала и лучшие дни, но капитан Боул этой лодчонкой командовала, словно военным кораблем, и даже за­платы из просмоленной пакли на посеченных бортах не могли унизить ее профессиональную гордость, пусть от сегодняшней доставки и дурно попахивало.

— Но ведь луна... — возмутился псих, вглядываясь в небо.

— Не взойдет сегодня, сколько бы ты ни выл, а потому за­вязывай с этим делом и берись за работу, или, клянусь, при­вяжу тебе камень на шею и сброшу в эту похлебку за бортом. Наниматель ждет нас к полуночи, а потому лучше вниматель­но следи за этими огромными цепями.

Она не шутила — гигантские, покрытые ржавчиной цепи в избытке пересекали канал, как, впрочем, и весь остальной город. Боул понятия не имела, зачем они нужны, но их звенья были толщиной с ее баржу и запросто могли развалить судно пополам, если впередсмотрящий не справится со своей работой.

Уолтер опустил взгляд и ткнул бесчувственное тело