Она убрала оставшиеся кинжалы обратно в ножны, причесала пятерней розовые, словно рассвет, волосы и повернулась к раскидистому дереву посреди Бонсеки-сай. А затем, не говоря ни слова, зашагала к нему.
Никсон подобрал оброненные ею вещи и побежал следом; на его лице сохранялось ошеломленное выражение, пока он не вспомнил, как натянуть на него повседневную ухмылку.
— Мать честная, солнце мое, да ты дерешься, словно поддатый ирландец!
Сесстри не убавила шагу и даже не оглянулась.
— Знать не знаю, о чем ты там бормочешь, но мерзавец получил именно ту взбучку, какую заслужил, когда решил наброситься на меня.
— Спорить не стану. Тут уж кто-кто, а Никсон не станет возражать; я верю в честную драку, хотя я и расист. Теперь-то уж я могу в этом открыто признаться, потому как педики, китаезы и гребаные итальяшки[16] до меня уже не дотянутся. Ну, во всяком случае — итальянцы. А это уже неплохой бонус.
— Странный ты ребенок, даже если отбросить тот факт, что таковым на деле и не являешься. Неужели эти этелльянсы настолько плохи?
Никсон протянул Сесстри оброненный кинжал рукоятью вперед.
— Сущий чертов кошмар, без преувеличений.
Когда они отошли на безопасное расстояние от места недавней драки, Сесстри позволила себе остановиться и собраться с мыслями; она закрыла глаза и попыталась избавиться от завладевшего ею напряжения, сделав глубокий вдох. Никсон восхищенно разглядывал прекрасное лицо. Сейчас, пока веки ее были опущены, а сливовые губки приоткрылись, он мог представить себе ее нежным, чувственным созданием, дарящим ласковые поцелуи и слегка раздвигающим перед ним ноги... не сильно, только так, чтобы его пальцы ощутили жар между ними...
— Что ж, может, этот парень и не чудовище-этелльянс, — стряхнула с себя задумчивость Сесстри, — но, раз уж «Отток» нападает на нас или хотя бы следит за нами, у меня есть все поводы для беспокойства. И я не расслаблюсь, пока не выясню почему.
— Но ведь в том доме не было ни Мертвых Парней, ни Погребальных Девок. Простые наемники. Надушенные одеколоном обычные громилы, работающие за деньги. С какой стати «Оттоку» прибегать к их услугам? — Никсон вновь принялся почесывать свой голый подбородок.
— А почему к небу вздымается красный дым? У нас полно вопросов, на которые нет достоверных ответов.
Сесстри начала рыться в своей сумке, но затем остановилась и присела рядом с ней, сжав ее лямки в кулаке и устремив на Никсона неподвижный, оценивающий взгляд.
— Могу я тебе доверять?
Немальчик опустил длинный нос и принялся разглядывать почву под ногами так, словно бы ему вдруг захотелось присоединиться к мертвецам, подвешенным в янтарном плену.
— Ты думаешь, это я навел на вас тех бандитов? И винишь меня в том, что случилось с твоим приятелем в футболке?
— Пытаешься уйти от ответа? — покачала головой Сесстри.
— Ты решила, что я работаю на плохих парней! — взвыл он.
Сесстри не ответила. Вместо этого она бросила на Никсона взгляд, в котором читалось нечто вроде снисходительности. Снисходительности неласковой медсестры хирургического отделения.
— Этого я не говорила.
— Зато подумала, верно ведь? — Никсон сделал пару глубоких вдохов; сейчас любому жителю любых миров он бы показался самым обычным, готовым расплакаться ребенком.
Сесстри хмыкнула:
— С моей стороны стало бы непростительной ошибкой отбрасывать такую возможность, и если бы на моем месте ты поступил иначе, то ты просто болван, а я впустую трачу на тебя время. Я трачу свое время впустую, Никсон?
— Нет, нет, конечно же нет. — Неребенок отчаянно замотал головой. — Я бы тоже подозревал себя. И даже, скорее всего, надавал мне тумаков и запер на пару деньков, просто чтобы не терять из виду.
Сесстри поджала губы и кивнула, соглашаясь:
— У меня маловато мест, где кого-то можно запереть, а потому я подумывала запихнуть тебя в ящик, где храню свое нижнее белье.
Никсон задумчиво покачал головой.
— Да я бы только рад был.
— Вот именно, — вновь согласилась Сесстри.
Никсон положил ладонь на все еще держащий лямку рюкзака кулак Сесстри и чуть сжал. В его карих глазах мерцали непролившиеся слезы.
— Клянусь вам, Сесстри Манфрикс, на моей совести полно скверных дел, больше, чем вы можете себе представить; я — вор, лжец, скупердяй и подлец, но тебе я не враг. Доверьтесь мне. Я пойму, если вы откажетесь, — верю, это представляется опасной затеей. Я готов уйти хоть прямо сейчас, если вы полагаете, что на мне лежит ответственность за то, что произошло с вами и вашими друзьями.
Сесстри знала, что подобный момент, как правило, требует определенных жестов вежливости, но она что-то не могла подобрать подходящий. Во всяком случае, чего она точно не собиралась делать, так это гладить Никсона по маленькой чумазой голове.
— Нет, я не думаю, что ты предавал нас, — Сесстри постаралась придать своему голосу определенную нежность, — к тому же ты слишком юн, чтобы самостоятельно представлять опасность.
Она распрямилась, наконец-то найдя в глубинах рюкзака свою записную книжку, и сделала в ней несколько пометок, давая неребенку время утереть глаза.
— Приятно слышать. — Никсон поднялся, и на лице его вновь заиграла прежняя чуть насмешливая ухмылка. — Беда только в том, что я уже не юн.
— А по тебе и не скажешь, — с трудом удержалась от улыбки Сесстри.
— Полагаю, ты и сама это понимаешь, а еще мне кажется, что я влюбился. Это так, просто к слову. — Никсон принялся насвистывать с невинным видом, глазея по сторонам.
— Лучше сменим тему, — произнесла Сесстри.
Они свернули за последний поворот, и перед ними во всей своей красе предстало огромное дерево. Как и всё в Бонсеки-сай, за исключением подземных улиц, оно было прекрасно. Всевозможные суккуленты слоновьей толщины — денежные деревья, каменные розы, хрустальная трава, кармены и
