А это, во всяком случае, то, что Купер вполне понимал. Большую часть своей жизни он был простым потребителем — так почему, в конце концов, в ней что-то должно было поменяться?
— Пойдем уже, Купер, — возмутился Эшер, дергая новичка за рукав. — Колокола, ну ты и тормоз!
Человек с черной кожей — не коричневой, а действительно черной — склонился над лежащим ребенком, устремившим неприятно неподвижный взгляд в небо.
— ДавайЖеСаббиВставай, — причитал человек. Или же нет? Купер был слишком далеко, чтобы иметь возможность расслышать, да и к тому же губы чернокожего даже не шевелились. — СаббиСаббиПосмотриНаПапочку, — вновь услышал Купер, когда они поравнялись; черный человек был напуган.
Купер покосился на Эшера, чтобы понять, слышит ли он, но проводник, казалось, был совершенно невозмутим. Когда они проходили мимо, Купер вновь посмотрел на скорбящего мужчину, но тот не замечал окружающих, гладя сына по щекам черными, как уголь, пальцами.
— СаббиВернись! ПапочкаНеМожетБезТебя!
Не слышали ничего и другие прохожие. Купер точно бы понял, если бы они слышали, но делали вид, будто не замечают чужих страданий, поскольку каждый день сталкивался с таким поведением в Нью-Йорке. Нет, он единственный, кто слышал несказанные слова. Он, и только он.
— Эшер, — начал Купер, пытаясь понять, не сходит ли с ума, но тут они свернули за угол, оказавшись в заросшем бурьяном дворике.
Женщина с кожей цвета заката, одетая в потрепанное платье, стояла, прислонившись к стене, прижатая к ней мужчиной с крысиным лицом, глазами навыкате и трясущимися руками. Кудрявые волосы женщины были собраны в аккуратный пучок, но при этом их покрывал густой слой пыли — словно парик, извлеченный из коробки, где тот пролежал пару десятков лет.
Что-то заставило Купера остановиться на полушаге. Эшер раздраженно оглянулся, но Купер просто застыл, в ужасе глядя на женщину и ее собеседника.
Ее печальное лицо покрывала яркая косметика, призванная скрыть истину, и всякий раз, как коротышка что-то говорил, она смеялась, точно школьница, сверкая улыбкой, не затрагивавшей ее глаз. Мужчина положил руку на ее грудь, и женщина сама прижала ее сильнее, прошептала что-то ободряющее. Он же, продолжая говорить, мягко провел пальцем по ее шее. Женщина облизала губы и прижалась к нему, но про себя она кричала. Купер знал это, потому что слышал.
— НетНетПожалуйстаТолькоНеСнова, — вот что он слышал. Это были неизреченные слова. Слова ужаса. — НетНетХватитЯНеМогуДышатьНеМогуДышатъУбейМеняПрошуУбейМеня. УбейДоКонца. ИПустьВЭтотРазВсеЗакончится. ПустьВсеЗакончитсяЯНеВынесуЕсли СноваПроснусь.
— Стой! — закричал Купер, срываясь с места. — Стой! Эшер, помоги, он собирается ее убить!
Эшер разразился лающим смехом и поймал Купера за руку.
— Разумеется, именно это он и собирается сделать. — Извиняясь, он помахал женщине и похожему на крысу коротышке. — Прошу, не обращайте на нас внимания.
Затем Эшер рывком притянул Купера к себе и прорычал:
— Никогда так больше не делай. У тебя не только нет никакого представления о наших обычаях, но еще и морального права вмешиваться в них. А еще твое поведение плохо скажется на моей репутации.
— Что она такое? — с ужасом в голосе спросил Купер, когда женщина и ее кавалер скрылись во мраке переулка.
— Кровавая шлюха, — сухо ответил Эшер, но взгляд его при этом уперся в землю. — Проститутка жизни. Глупая девчонка, когда-то на своем пути подмахнувшая не тот контракт и в результате застрявшая здесь. Она не может умереть и продает свое тело, свою жизнь любой сволочи с парой монет в кармане. Ее насилуют, выпускают кишки, а напоследок запихивают деньги в рот.
— Постой, что?
Мозг Купера просто не мог переварить пункт, касавшийся смерти. Эта кровавая шлюха вовсе не выглядела мертвой, разве что сильно уставшей. Но вот ее мысли, если он действительно их слышал...
— Она не может умереть, — сказал Эшер и ткнул пальцем в сторону двух силуэтов, поднимающихся с земли. Один из них низко повесил голову, а второй прислонился к кирпичной стене, пытаясь отдышаться. Оба казались такими тонкими, такими изможденными. — Во всяком случае, не так, как надо.
— Это ужасно. — Купера затрясло. — Ее работа состоит в том, чтобы за деньги позволять убивать себя каким-то мерзавцам?!
Он не мог сдержать отвращения в голосе — каким же жалким созданием надо быть, чтобы пытаться выжить вот такой ценой, не говоря о попытках получить еще и какую-то выгоду? Впрочем, если она не могла умереть, то, скорее всего, у нее и выбора-то другого не было, кроме как выживать. И если все это правда, то тот факт, что ее мысли проскребли себе путь в его голову, казался уже не столь уж и удивительным.
— Да, ее убивают, — кивнул Эшер, — и вообще вытворяют с ней все, что захотят. И да, она делает это за деньги. Почему бы и нет? Поторапливайся.
Эшер чуть ли не силком потащил Купера дальше, когда на горизонте вновь зазвенели колокола.
Колокола... Повсюду были колокола, весь город словно принадлежал им.
Вот только мысли Купера остались в том проулке, с женщиной, которая выглядела более... используемой, что ли, чем это вообще казалось возможным. Но здесь, судя по всему, это было в порядке вещей. Интересно, что еще полагалось за норму, что он сочтет отвратительным? Что более странно — способность слышать испуганные мысли незнакомцев или сам безмолвный крик, мольба об упокоении? Он слышал ее, слышал полные паники мысли, метавшиеся в ее голове. И что это давало лично ему? Если отбросить пока вопрос неспособности умереть, Купер не мог толком определиться, что раздражает его больше — содержание этих мыслей или то, что он мог в них заглянуть.
Спустя пару секунд до него долетел душераздирающий вопль, оборвавшийся влажным хрипом. И никто из прохожих, казалось, не обратил на него ни малейшего внимания. Эшер заметил, насколько неуютно себя чувствует Купер и, расплывшись в широкой, как оскал черепа, улыбке, по-дружески толкнул спутника в плечо.
— Да ладно тебе. Пройдет какая-то пара часов, ее тело поднимется,
