— Ох!.. — У Купера скрутило желудок, и он чуть не расстался с недавно съеденным бутербродом. — Неудивительно, что она так кричала.
От лотка, мимо которого они проходили, пахнуло жареным хлебом и рыбой в кляре, и Купер с трудом заставил себя сдержать рвотные позывы.
— Всего-навсего одна небольшая смерть, — весело подмигнул ему Эшер.
— То есть смерть абсолютно ничего не значит. — Тело Купера стало будто ватным.
Эшер покачал головой:
— Нет, я не совсем это хотел ска...
— Всю свою жизнь и я, и все остальные боялись... какого-то путешествия? Смерть — только игра, просто предмет торговли, а моя жизнь ничего не значила... не значит? — В голосе Купера, когда он выплевывал эти слова, звучал такой гнев, словно он ставил Эшеру в личную вину и сам Неоглашенград, и его бессмертность.
Эшер вдруг ткнул раскрытой ладонью в грудь Куперу и прижал того к кирпичной стене проулка. Он сдерживал и соизмерял свою силу, но явно давал понять, на что способен на самом деле.
— Не говори так. Смерть — худшее, что может произойти, поэтому не мели чепухи.
Прохожие, как и прежде, просто шли мимо — эти люди оставались слепы ко всему, что их не затрагивало. Не были ли они когда-то ньюйоркцами?
Купер наконец позволил вырваться наружу своему раздражению. Этот мегаполис был куда отвратительнее того, где всем плевать на нищих бродяг и где угоняют такси.
— Шутишь? Худшее, что может случиться, — это заснуть и получить новенькое, с иголочки, тело?
Серое лицо Эшера исказилось от гнева:
— Всякий раз, когда мы умираем, с нами гибнет целый мир. Как думаешь, Купер, что они там сейчас говорят о тебе? — Эшер яростно потряс головой. — Небось: «Ох, наш Купер отправился ненадолго погостить в другую вселенную, но мы надеемся, что он уже скоро вернется. Не желаете перекусить?» Или все-таки где-то там осталась могилка с твоим гребаным именем на плите?
Серый человек был очень сильно разозлен, но на его коже не появилось даже намека на румянец. Наконец он отпустил Купера, которого просто согнуло пополам при мысли о том, что сейчас должны чувствовать его родные и друзья.
Только теперь на него нахлынули страх и растерянность, которых ждала тогда Сесстри. Перед глазами Купера встал образ его матери, сломленной утратой единственного сына. Отца, не находящего себе места от скорби. Жизнь Купера была довольно скучной, но она была. У него закружилась голова. «Как мог я об этом забыть? — изумлялся он. — Как мог хотя бы на миг усомниться, что моя смерть в том мире, где я жил, была окончательной и бесповоротной?»
— Прости, — едва слышно пробормотал Эшер. — Я позволил себе смешать искренность с гневом. Надеюсь, ты поймешь. Ты плачешь?
Купер задыхался. Его семья и друзья — какой ужас им всем пришлось пережить? Шейла и Тэмми, должно быть, завизжали как резаные, когда нашли его труп в квартире, которую они делили на троих. Мама наверняка тут же поехала к ним, словно могла еще что-то исправить и спасти то, что было для нее смыслом всей жизни. Собака Астрид будет сидеть под дверью в ожидании хозяина и гадать, почему тот все никак не возвращается. Она так и не сможет этого понять, но будет тосковать. Так же, как тосковал сейчас по оставшемуся позади и сам Купер. Он ничего не понимал, лишь испытывал боль да чувство утраты, которые не могли унять фальшивые обещания ожидающего где-то в конце упокоения.
— Безумие... — прохрипел он, стоя на коленях. — Почему я сразу не вспомнил о них? Безумие, безумие, безумие. — Он посмотрел снизу вверх на Эшера — фоном для его точеного лица, обрамленного ореолом длинных волос, служило небо цвета мочи, постепенно сменявшееся голубым. Там собирались переливающиеся, будто ртуть, облака, что, впрочем, казалось вполне уместным, учитывая остальной пейзаж, словно порожденный шизофренией. — Неужели ты не понимаешь, насколько все безумно и отвратительно? Или ты слишком мертв, чтобы обращать на это внимание?
Выцветший человек закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
— На свете полно отвратительных вещей. Но жизнь к ним не относится.
Он смотрел на Купера, и на скулах его играли желваки. Напускной веселости Эшера как не бывало.
Купер поднялся с земли, утер глаза и сложил руки на груди, словно упрямый ребенок. Он отказывался принимать смерть и бессмертие, отказывался принимать непрекращающуюся гибель кровавой шлюхи от рук убийц, хотя и видел все собственными глазами, отказывался смириться с испуганным шепотом, звучавшим на заднем плане его собственных мыслей, когда мимо проходили люди.
— Объясни. Сейчас. Я смогу все понять, если буду знать. — Купер прислонился к стене, которая была настолько древней, что в составляющих ее камнях образовались каверны, где поселились мхи и трава. — Я действительно умер или это все только сон? Я ощущаю себя бодрствующим, но... Может, я в коме? А все это какой-то гребаный комаленд? Сесстри сказала, что я мертв. А ты — мертв? Что это за техногенное чистилище? И что...
— Хорошо, хорошо. — Эшер вскинул руки, словно защищаясь, когда на них бросила яростный взгляд торговка мясом. В ее глазах читалось, что она считает их просто двумя ослами, мешающими ей проехать по узкой улочке. — Давай отойдем и позволим этой милой даме доставить свой груз по назначению.
Куперу показалось, что Эшер пытается уйти от разговора.
Телега со скрипом покатилась дальше, оставляя за собой след водянистой крови, сочившейся из обернутых в ткань кусков мяса. Возница прочистила горло, явственно выражая свое недовольство. Купер проводил взглядом разделанные туши, и перед его внутренним взором предстало его собственное, безжизненное и холодное тело, оставшееся лежать где-то настолько далеко отсюда, что само понятие расстояния казалось неприменимым.
— На... на Земле мы не... не просыпаемся, после того как умираем, — это прозвучало так глупо, так беспомощно.
— На Земле? — весело воскликнул Эшер. — Вы назвали свой дом в честь
