— Хочу быть идеальной, — заныла Альмондина, прижимаясь к маме. — Хочу, чтобы мы жили с самого начала, до человечества.
— Нет ничего плохого в том, чтобы быть идеальной, маленький мой кошмар. Но ты заблуждаешься. — Королева покачала головой и проводила взглядом очередное облачко пара. — Мы предшествуем человечеству не более, чем воздух предшествует ветру, — наша история начинается с того дня, когда мы пришли в движение. Вместе с ними. Конфликт между человечеством и феями составляет и их историю, и нашу.
Лолли посасывала засахаренный хвост ящерицы, стачивая сладкие чешуйки крохотными острыми зубками.
— Так для этого мы ожили? Ради человечества?
— Убыстрились, — поправила королева. — Рождение человечества убыстрило нас, и тогда мы начали жить. Мы утратили свою вечную чистоту, заразившись человеческой страстью до вражды и греха. Если бы только мы могли вернуть себе былую неподвижность, возможно, сумели бы вновь обрести и утраченную непорочность. Но может быть, и нет, может быть, теперь единственный выход для нас — не останавливаться; словно танцор, вышедший на сцену. — Королева подняла одну ногу; ее любовь к танцам была общеизвестна. — Это путь ваших праматерей. Кто знает, куда заведет нас хаос прогресса?
— Не понимаю, — произнесла Лалловё своим сладким голоском, а вовсе не Тэм. — Разве мы куда-то идем?
Танцующая королева крепко прижала к себе обеих дочерей, так, что их носы соприкоснулись.
— Время покажет, мои кровавые ангелочки.
К реальности Тэма вернула звонкая пощечина. Лицо уже взрослой Лалловё повисло буквально в паре дюймов от его глаз и вовсе не выражало радости.
— Тэм! — проворчала она. — У меня нет целого дня впереди, чтобы объяснить тебе задачу. Соберись.
— Разумеется, госпожа. Смиренно прошу простить. — Тэм старался не смотреть ей в глаза; слишком свежи были в его голове ее воспоминания.
Но Лалловё уже возвратилась на свою кушетку — эта женщина никогда не оставалась стоять, если могла присесть, и никогда не сидела, если могла прилечь, — и теперь изучала исписанный чернилами пергамент. Она расстелила письмо на коленях, лишь украдкой посматривая по сторонам.
Как и всегда, послание Цикатрикс содержало лишь обрывочную информацию. Строчки цифр и букв, которые Лалловё не доверила бы ничьим рукам, даже Тэма. Он должен был запомнить их наизусть, и никак иначе.
«Зачем матери понадобилась монета?» — мысленно спросила она себя и тут же сама подобрала наиболее вероятный ответ.
— Использует для создания диода, конечно же, — объяснила Лалловё несуществующему собеседнику, роль которого великолепно освоил Тэм. — Диод для нового вивизистора. Неужели она и в самом деле все это время сплавляла воедино магию и технологии десятка разных миров? При других обстоятельствах я бы ни за что не поверила в этакую дребедень, но мы живем в годину безумия, и приходится полагаться на безумную логику.
Лалловё протянула руку, и Тэм подошел ближе. Но госпожа тут же отстранилась, и он отступил. На его лисьем лице не отразилось никаких эмоций.
— Она хочет, чтобы я сделала его? Но как? — Маркиза задумалась над значением монеты и предыдущего письма Цикатрикс о человеке. — Шипы и время, Тэм! Как думаешь, стоит выбрать орла?
— Эм-м? Пардон, госпожа?
— Или все же решку. И зависит ли что-то от штампа на монете? От этого в симпатическом колдовстве многое может измениться. А может, и нет. Или и вовсе привести к катастрофе. — Маркиза постучала когтями по пергаменту, и ее прекрасное лицо задумчиво нахмурилось. — Полагаю, происхождение используемых материалов не менее важно для функционирования вивизистора, нежели гениальность его устройства, хотя, возможно, я и пытаюсь перемудрить. Или напротив, чего-то не замечаю. Как же меня все это бесит; так много путеводных нитей, но все они лживы, словно обещания Силии!
Лалловё говорит сама с собой, понял Тэм. Ему вовсе не обязательно было понимать ход ее мыслей. «Если только я не начинаю понимать».
— Ненавижу Нумизмата. Заломил тройную цену за мою привязку к телу только потому, что я — фея. — Маркиза потянулась за своим бокалом с вином, и Тэм не сразу заметил, что второй рукой она манит его к себе. — Разве не кошмар?
Тэм среагировал буквально на полсекунды позже, чем ожидалось, и госпожа резко повернулась к нему.
— Тэм! — Изо рта маркизы выстрелил длинный и узкий черный язык, с невероятной скоростью ужаливший щеку Тэма. Там, где он проткнул кожу, из двух крошечных отверстий проступили капельки крови. — Слушай внимательно: по тому адресу, что я назову тебе, ты должен забрать одну редкую монету. Теперь снова возьми меня за руку и на сей раз постарайся сосредоточиться на той информации, которую я пытаюсь передать.
Кайен Роза, квалифицированный каменщик, целеустремленно шагал по коридорам Пти-Малайзон, надежно укрывшись от неприятностей и ролью, которую сейчас играл, и тем простым фактом, что человек в обычной рабочей одежде не привлекает к себе внимания достаточно высокопоставленных персон, что могли бы доставить ему проблемы. Разумеется, пока он старается не вызывать подозрений у местных смотрителей. Как и следовало ожидать, облаченные в платиновую броню преторианцы даже глазом не моргнули, когда он вошел в дверь, которую они столь тщетно охраняли.
Не столь слепа была прислуга королевского двора, не менее преторианцев увлеченная собственными делами. Но, в отличие от стражи, слуг не связывала необходимость круглосуточно подчиняться уставу, и они могли себе позволить несколько проще относиться к своим обязанностям. Пожалуй, их в некотором роде можно было назвать коренными обитателями Купола, что делало их опасными для шпиона; Кайену не нравилось, когда его так называли, но что есть, того словами не изменишь, как говаривала его мать.
Второстепенный лейтенант-смотритель при виде его прищелкнула языком и уже собиралась остановить самозванца, но того в последнюю секунду спасла воинственно настроенная прачка, на ходу кричавшая что-то о винном пятне на шелке и тем самым отвлекшая внимание лейтенанта.
Кайен поблагодарил всех мертвых богов за существование прачек, какое бы те ни вытворяли непотребство с несчастными юношами, которым не повезло заглянуть на одну из вечерних попоек. Он потянул воротник,
