Машина пробуждения

было протянул к девушке руку, но тут же отдернул, опасаясь, как бы она не откусила ему палец.

— Нельзя же просто вот так слоняться по всему Куполу, когда Убийца на свободе. Это опасно! Надо держаться вместе и решать проблемы по мере их поступления. Аристократы и гильдии могут действовать сообща, как это и должно было быть с самого начала.

— Просто уходи, Кайен. — Пурити даже не обернулась, когда покачала головой. — За строительство нового прекрасно­го мира мы вполне можем взяться тогда, когда спасем от пол­ного уничтожения старый.

— Пурити, я совершенно не...

— Иди. — Она повернулась в проходе, устало облокотив­шись об арку. Колокола, да она же оттягивала минуту расста­вания! — Кайен, ты все равно не сможешь защитить меня от Убийцы, хотя я крайне признательна тебе за твою отвагу и обя­зательно приму ее к сведению. Иди и помоги тем, кому спосо­бен помочь.

— Слушай сюда, Пурити Клу: заткнись! — Кайен обхватил ее за плечи, отлично понимая, что она может воспринять это как акт агрессии. — Закрой свой прекрасный ротик хотя бы на секунду! Первый Каменщик не отправил бы своего единствен­ного сына в Купол только ради того, чтобы собирать сплетни барышень, какими бы симпатичными те ни были. Пурити, Не­оглашенград нуждается в правительстве. И мой долг заключа­ется в том, чтобы удостовериться, что из старого, порочного нет никого, кто мог бы помешать формированию нового.

Пурити замерла, широко распахнув глаза и рот. Она под­несла к губам обтянутую перчаткой ладонь, затем опустила руку на бедро и скривилась. Потом девушка осознала, что теп­лые лапищи Кайена все еще лежат на ее плечах, и снова при­крыла рот.

— Ты должен что? Ты... колокола колокольные, Кайен! Так это был ты? — Пурити медленно отступала назад, теребя паль­цами губы.

— В смысле? Что значит — это был я?

— Ты тот самый ублюдок, кто не придумал ничего лучше, чем Убить конюших и Цзэнов! — Пурити взъерошила золоти­стые волосы и бросила взгляд на выложенный плиткой проход, уводивший прочь от птичьего двора.

— Пурити, — внутри у Кайена все похолодело, — о чем ты говоришь?

— Значит, я — раковая опухоль? — произнесла девушка уже из-за порога. — Мертвые боги, Кайен, да лучше быть бласто­мой, чем Убийцей!

Она развернулась и бросилась бежать к гнездовищу аристо­кратов в Безумии Дендритов. Кайен не стал останавливать девушку, проводив взглядом ее маленький зад, колыхавшийся под бирюзовой юбкой. Он просто не был уверен, следует ли ему рассказать правду, или же Пурити безопаснее без него.

Направившись по следам торопившихся стражников и слуг, Пурити изумилась, когда осознала, что идет по направлению к библиотеке лорда-сенатора Братислава. И еще больше уди­вилась, когда увидела там леди Мальву Лейбович, вниматель­но осматривавшую трехэтажные офисы, заставленные книгами.

Почтенная мать Нини и Ноно, член Круга Невоспетых и об­ладательница прославленной в битвах секиры, леди Мальва устремила на девушку стальной взгляд, едва та вошла. Женщи­на указала пальцем на сердце Пурити и проскрежетала:

— Тебя, Пурити Клу, ожидают очень большие неприятности.

Тэм бежал по мощеному переулку, нагруженный уймой пакетов столь многочисленных расцветок, что ему могла поза­видовать даже фея: гиацинтовый, кукурузный, виридиановый, цикламеновый, солнечный закат... Сегодня Лалловё Тьюи при­казала доставить монету, но по пути забежать еще за тремя парами туфель, новым чемоданчиком, часовыми инструмента­ми, кодовыми штифтами и камзолом, пошитым портным с Вы­сот Амелии. Благодаря счастливому стечению обстоятельств ателье находилось неподалеку от лавки Нумизмата, не то бы Тэм умер от усталости.

Протискиваясь через толпу праздных зевак, разглядывав­ших витрины, он нос к носу столкнулся с мальчуганом: голый торс, красная ленточка вокруг пальца и ведерко красной же краски. Мелкий негодник прямо-таки налетел на него, и Тэм уже хотел было отвесить мальцу пинка, но, вспомнив о своих покупках, передумал.

Магазин Нумизмата — если это можно было так назвать — был довольно типичен для Высот Амелии, где городская ин­теллигенция и не самые бедные художники населяли удиви­тельно маленькие комнаты в удивительно маленьких домах, громоздящихся друг на друге, словно какие-нибудь шляпные картонки. Расположенная на самом верху нескольких шатких лестничных пролетов, лавка оказалась совсем крошечной и на­столько забитой бумагами, каталогами и заваленными журна­лами столами, что у Тэма ушла добрая минута на то, чтобы разглядеть старичка, устроившегося посреди всего этого бес­порядка. Нумизмат Лапин сидел, сгорбившись над столом под стеной, которую обильно украшали сияющие медали, запеча­танные в пластик и помещенные в картонные рамки, и вроде бы не замечал вошедшего покупателя. Старик носил морской китель с бронзовыми пуговицами, а волосы его были белее снега. Тэму казалось невероятным, что этот самый человек от­ветственен за каждую произведенную в Неоглашенграде при­вязку к телу. Монеты и тела, тела и монеты. Почему-то эти две категории всегда следуют вместе.

Тэм вежливо кашлянул, но никакой реакции не последова­ло. Он прочистил горло — и снова ни ответа ни привета. Тогда он решил представиться:

— Если я имею честь видеть торговца монетами Лапина, то к вашему вниманию взывает маркиза Теренс-де᾿Гис.

— Э? — Седая голова вздернулась. — Уж не за моими ли почками ты пожаловала? Помню-помню твои угрозы. — Ста­рый козел обернулся, и Тэм увидел, что один глаз тому заме­няет протез, а второй закрывает до идиотизма толстая линза, делая голубой зрачок невероятно огромным. — Так в чем дело, девочка? И зачем тебе понадобились мои видавшие виды по­троха? Решила приготовить пирог с почками, нет? Кстати, я не голодный. — Лапин вновь вернулся к изучению своих монет, бормоча что-то о костном мозге и поджелудочной железе.

— Вообще-то я — мужчина, — слишком поспешно произнес Тэм. За окном сиял полдень, и небеса были такими же серебри­сто-блестящими, как и огромный глаз продавца монет. Тэму было приказано вести себя учтиво, а потому он постарался придержать язык. — Меня зовут Тэм, и я говорю от имени гос­пожи Неподобия.

— Уверен, что так уж хочешь говорить от имени такой госпо­жи? — поинтересовался Лапин, не отрывая взгляда от своего стола. Тэм же подумал о том, что встречал менее гротескных гаргулий, нежели этот старец с его лохматыми бровями. — Лалловё Тьюи прескверно вела себя в последний раз, когда загляды­вала ко мне в