Машина пробуждения

— Вот только ответом будет разве что этот кошелек с ме­лочью; во всяком случае, именно его я получил сам, когда задал ей тот же вопрос. А у такой госпожи, как моя, было бы не слишком мудрым поступком переспрашивать.

— Кстати, — Лапин прищелкнул пальцами, — я же чуть было не отпустил тебя без связующего заклятия. Вообще, я предпочитаю производить эту операцию лично, но так я хотя бы не буду слышать угроз Тьюи и ее остроухих приспешников.

Старик извлек из ящика стола листок бумаги, а затем до­стал из кармана кителя ручку с зеленым пером.

— Это куда сложнее, чем им кажется, — заметил он, начиная что-то писать. — Поэтому-то я и оказался единственным, кто в наши дни оказывает подобные услуги. Эх, а ведь когда-то нас таких на Лысой горе было полно, но все мои коллеги с тех пор уплясали прочь, а я оказался здесь, ведь мое жилище захватили сумасшедшие головорезы. Вам понадобится капелька крови того, кого вы намереваетесь связать. Полагаю, для такой госпо­жи, как ваша, это не составит особого труда?

Лапин улыбнулся своей шутке и протянул Тэму листок, обращаясь с бумажкой намного бережнее, нежели с монетой.

— Разумеется, не составит. Я без ума от этой лисы. Впрочем, я даже рад, что вместо себя она прислала такую симпатичную феечку. — (При этих словах Тэм изумленно приподнял бровь.) — О, не сочтите за оскорбление, мисс Тэм. Но согла­ситесь, что, в конце концов, это лис трахает лисицу, а не на­оборот?

— А это мы еще поглядим, господин Нумизмат. — По остро­му личику Тэма медленно расплылась улыбка. — Пока же, смею надеяться, вам хватит здравомыслия — будьте вы прокляты вместе с вашими каламбурами — держать рот на замке и про­должать пялиться в свою лупу туда, куда вам следует это де­лать. Хорошего дня.

Когда Тэм принялся протискиваться со своими разноцвет­ными пакетами на узкую лестницу, Лапин согнулся в полупо­клоне.

— Доброй охоты, маленькая гончая! — крикнул старик, едва Тэм оказался на верхней площадке.

— И тебе того же, старый козел! — отозвался посланник маркизы, а затем вышел на солнечный свет, растворяясь в улич­ной суете и унося с собой монету и чью-то жизнь.

На сей раз привидевшаяся ему белуха была покрыта мор­скими татуировками и носила залихватски заломленную мат­росскую бескозырку, странно смотревшуюся на ее голове. Жи­вотное лениво покачивалось в волнах серпантинного океана. На мгновение Куперу показалось, будто он вновь очутился в объятиях Клеопатры, но нет — каким-то образом он понимал, что что-то пошло не так, и произошло это в скором времени после того, как он вплотную познакомился с мультиверсумом.

— Насколько в скором? — спросил он вслух.

— В очень, очень скором, — услужливо подсказала белуха.

«Быть может, это просто совпадение?»

— Вовсе нет!

Похоже, белуха умела читать мысли.

— Ты не Марвин, — попытался Купер нанести ответный удар этому подводному психоаналитику-медиуму, купающему­ся в волнах... гофрированной бумаги.

— Конечно же нет, дурачок.

Белуха взмахнула коротеньким ластом в жесте, какой был способен привидеться разве что обкурившемуся Диснею, и подняла бескозырку, словно юная танцовщица из водевиля, а затем раздалось громкое «Та-да!», когда из ниоткуда матери­ализовался старый пианист, в следующую секунду уже вновь сгинувший вместе со своим инструментом.

— Но у тебя его татуировки.

— У каждого свои недостатки.

Если представить себе, что морское млекопитающее способно подло усмехнуться, то именно это выражение проступило на морде белухи.

— Но ты и не Клеопатра. — Купер сражался с серпантинным течением.

— Клеопатра! — закатила белуха черные глазки. — Эта жируха свое отквакала.

— Тогда кто ты? Мой тотемный зверь?

— Купер, это же сразу два таких различных вопроса.

— Ладно, тогда кто ты? Какое-то животное-гид?

Купер сдавил в кулаке губчатый мячик для снятия стресса, возникший в его ладони на счет три, затем увидел крокус из сада своей мамы в феврале, а потом все лишнее опять исчезло.

— А зачем тебе это знать?

— Понимаешь, последний раз, когда я тебя встречал, — точ­нее, это была вообще первая наша встреча — ты носила очки и разговаривала со мной в точности как психотерапевт. — Вне­запно он вспомнил недавние события во всех подробностях: Марвина, Гестора и прекрасное создание, о котором не раз слышал в последние дни. — А теперь у тебя кожа того парня, который меня, как я понимаю, только что предал. И еще вся эта суета вокруг моего шаманического дара. Как-то все сильно совпало по времени.

— Вот тут ты прав, как никогда. Все действительно совпало как надо. — Белуха вдруг схватилась ластами за неведомо от­куда взявшийся корабельный канат и повисла на нем всем весом.

— Но я не могу быть шаманом. Я — иудей.

— Мазл тов! — Над головой белухи прогудел свисток для празднования Пурима, и она отпустила канат.

— Не ехидничай. Сейчас я как хрупкий цветок.

— Давай это обсудим. Почему у тебя столько образов, связанных с цветами? Взять хотя бы тот крокус...

— Он из сада моей мамы. — Купер заложил руки за голову и откинулся на возникшую под ним кушетку фисташкового цвета. Кем он был? Гомосексуальным невротиком из Нью-Йорка, города, где на него не набрасывались из мультиверсума всякие китообразные. — Багряные цветы... мой любимый сорт. Они распускаются за несколько недель до всех прочих ранних растений, таких, как желтые нарциссы или церцисы. И вот по­среди мартовских, а то еще и февральских холодов ты выхо­дишь и видишь эти зеленые стебли, на которых уже раскрыва­ются подобные карликовым тюльпанам цветы.

— И что, как ты думаешь, это...

— Моя мать, идиотка! Дом, безопасность, природа, уют и все прочее знакомое мне дерьмо, которого я полностью ли­шился или был лишен — если уж так хочется провести ком­плексный анализ. А если ты сторонница фрейдизма — хотя читали ли в вашем дремучем захолустье Фрейда? — то можешь добавить сюда еще и «насилие», ведь багряный