— Так ты и вчера со мной спал? — ужаснулась Люси.
— Угу.
Теперь стало понятно, почему постель была смятой.
— Да чего ты так разволновалась? Я ведь с Хэппи. — Нацу продемонстрировал Люси кота. — Так что не буду тебя тискать. В моем логове мы всегда спали вместе, и ты не дергалась.
— В логове одно, а здесь — совсем другое. — Люси успокоилась и теперь говорила размеренно, старательно выделяя голосом каждое слово. — Тогда были другие обстоятельства, я вынуждена была спать рядом с тобой, чтобы согреться. Но в человеческом обществе то, что мы спим в одной постели, считается очень неприличным. Мужчина и женщина могут делить одну кровать, только если они муж и жена. Любящие друг друга люди…
— Разве я не говорил, что люблю тебя? — Нацу почесал темечко. — Вроде бы говорил… Хм…
Люси вздохнула. Опять ему по второму кругу все объяснять!
— Мы уже выяснили, что это не та любовь.
Но на лице Нацу неожиданно появилось упрямое выражение.
— Нет, именно та. Я говорил, что ты для меня — особенная.
Под его внимательным взглядом Люси начала краснеть, но все еще отказывалась верить, что Нацу признается ей в любви. Это ведь невозможно!
— Д-да, ты что-то такое говорил, когда был ранен, но я думала, ты просто бредишь.
— Понятно. Ну, значит, придется повторить.
И Нацу сказал удивительно просто, естественно, будто нечто само собой разумеющееся:
— Ты — особенная для меня. Давай поженимся.
Большинство девушек мечтают услышать подобные слова из уст мужчины, Люси не была исключением, так что несколько мгновений она просто наслаждалась, позволяя сладкому эху заполнить все ее существо.
«Давай поженимся. Поженимся. Поженимся».
— Будем спариваться и делать много маленьких дракончиков.
Вот умеет же Нацу все испортить!
Последнее заявление вызвало в голове Люси образ толпы драконов с человеческими головами и вернуло с небес на землю.
Конечно же, нельзя воспринимать признание Нацу всерьез. Он же не отличает любовь от дружбы и простой привязанности. А она уши развесила, дурища!
— Пойми, ты путаешь, — начала втолковывать ему Люси. — Я для тебя такой же друг, как Венди или…
Внезапно Нацу остановил ее резким взмахом руки.
— Когда Венди ранили, я очень разозлился и хотел сжечь деревню. Лишь ради тебя я пожалел эти домишки. Я не хотел больше иметь дела с людьми, но в моем логове без тебя было так тоскливо. Мне было очень одиноко, я скучал и вернулся. К тебе.
С каждый словом Нацу в душе Люси понималось какое-то новое, незнакомое чувство. Словно теплая волна с щекочущими пенными барашками заполняла все ее существо. Но разум сопротивлялся, не в силах поверить, изменить привычную картину мира.
Пусть Нацу говорит так серьезно, пусть смотрит пытливо, с необычной для него мягкостью, все-таки он наверняка ошибается.
Проведя языком по пересохшим губам, Люси выдавила:
— Я тоже очень скучала по тебе…
Замолчала, помялась и произнесла на одном дыхании, точно прыгая со скалы в ледяную воду:
— Если ты меня любишь, то должен испытывать влечение ко мне, как к женщине.
Нацу недоверчиво прищурился.
— Это как?
— Ну, например, если я тебя поцелую, ты должен почувствовать нечто совершенно особенное.
— Поцелуй? Как в истории про спящую девицу? — Нацу подался в сторону и уставился на Люси круглыми глазами. — Мне нужно будет уколоться веретеном и сто лет проваляться мертвым?
— Нет, нет, такое бывает только в сказках. На самом деле целоваться можно в любое время.
«Ты что несешь?!» — возопила самая трезвомыслящая часть разума.
Люси действительно понесло, как на повозке с горы, и остановиться она уже не могла.
— Тогда давай попробуем. — Нацу опять придвинулся к ней поближе.
Когда его теплое дыхание коснулось ее лица, Люси вздрогнула, ощутив одновременно испуг и непонятное томление. Но идти на попятный было уже поздно.
— Закрой глаза и не двигайся, — велела она.
Нацу покорно зажмурился и замер. Люси тоже замерла, сообразив, что не умеет целоваться. Нет, теоретически она, конечно, знала, что делать, но вот на практике…
Наверное, не меньше минуты она просто сидела, вглядываясь в сосредоточенное лицо Нацу. В который раз с момента их первой встречи, она отметила, что он — симпатичный. Пусть и не писаный красавец, каких изображают на портретах в романах для дам. Но было в его мальчишеских чертах что-то особенное, какая-то скрытая сила, которая притягивала Люси. Ей хотелось к нему прикоснуться.
Склонившись вперед, она быстро прижалась губами к теплым, твердым губам Нацу и так же быстро отстранилась, точно клюнула, а вовсе не подарила сладкий поцелуй.
Она не ощутила в этот момент удара молнии, как писали в романах. Люси вообще затруднялась описать свои чувства. Скорее поцелуй показался ей глупым и не особо приятным.
— Ну как? — спросила она у Нацу.
Открыв глаза, тот выдал небрежно:
— Мокро.
Слово словно плюхнулось Люси на лоб, ставя печать идиотизма.
Ну, по крайней мере, она проверила и теперь можно расставить все по местам.
— Вот видишь, значит, возбуждения ты в моем присутствии не испытываешь, — подвела она итог упавшим голосом.
Интересно, почему она, кстати, так разочарована? Впервые с момента начала их странного разговора Люси задумалась над вопросом, который давно должен был прийти ей в голову: сама-то она любит ли Нацу? Пытаясь выяснить природу его чувства, она как-то забыла о своем.
— Я запутался, — буркнул Нацу, хмурясь. — Что это за возбуждение, о котором ты все талдычишь? Что я такого должен почувствовать от поцелуя?
— Жар во всем теле, мурашки по коже, — принялась перечислять Люси, потом посмотрела в непонимающие глаза Нацу и привела более привычный для драконов грубый пример. — Всякие ощущения в органе, которым ты собрался детенышей делать.
К ее удивлению, Нацу просиял.
— Во! Так бы сразу и сказала. А то всякие поцелуи да мурашки. Когда ты гладишь меня по голове, я иногда всякое такое чувствую. И пипирка твердеет.
У Люси самым глупейшим образом отвисла челюсть. Несколько минут она приходила в себя, пытаясь подобрать слова, и только блеяла что-то бессвязное. Выходит, что все это время, когда она гладила Нацу, он чувствовал… О, боги! Она-то думала, все так невинно. Ага, как же. Погладь урчащего дракончика. А тут оказывается не дракончик, а целый драконище.
— У тебя физиономия опять красной-красной стала, — обеспокоенно проговорил Нацу. — Ты смущаешься или болеешь?
— С тобой и заболеть недолго, — пробормотала Люси.
Она провела рукой по лицу.
— Знаешь, мне надо тщательно обдумать все, о чем мы говорили.
— Я давно заметил, что ты вообще слишком много думаешь,
