– Ему делают операцию. Дама Окра считает, что его рука восстановится, но ему нужен отдых. Он останется здесь и вернется в Горедд через несколько недель.
– Мне так жаль, – проговорила Глиссельда. – Я обещаю, мы будем хорошо о нем заботиться.
Я стояла у окна, глядя на улицу. Мимо нашего дома скакал отряд графа Пезавольта. Я сменила тему.
– Принц Люсиан рядом с вами?
– Он производит аресты, – ответила она. – Мы дали сыновьям святого Огдо два дня на то, чтобы покинуть город. Слава Небесам, большинство из них подчинились. Но некоторые решили усложнить жизнь нашим копателям – горожанам, которые пытаются сделать подземные туннели пригодными для жилья. Сыновья расшатали некоторые подпорки и устроили обвал. Под землю провалилась половина апсиды[3] церкви Святого Йобертуса.
– Святой небесный дом! – вскрикнула я. – Кто-то пострадал? Драконы-ученые…
Внезапно она рассмеялась.
– Я говорю о новой церкви. В тот момент там никого не было. Сыновья не осмелились бы заползти в старую, она же находится в Квигхоуле. Там все кишит квигами, – прочирикала она. – Люсиан знает, кого мы ищем, но я пока больше ничего не могу сказать. Это устройство недостаточно надежно, хотя я не представляю себе сына святого Огдо, который подслушивал бы нас с помощью устройства, сделанного квигутлами. Он бы, наверное, тут же отравился иронией ситуации и умер.
Я коротко усмехнулась:
– Было бы неплохо, да только вряд ли.
– Ну вот, ты хотя бы рассмеялась, – произнесла Глиссельда. – У тебя такой мрачный голос, будто это ты ползала по мрачным туннелям.
Судя по моим ощущениям, так оно и было.
– У меня есть новости, – начала я, прислонившись лбом к оконной раме. Потом сделала глубокий вдох и выложила ей историю о Джаннуле, с начала и до конца. Как я боролась с ней в детстве. Как она захватила контроль над телом Джианни Патто. Как заставила Од Фредрику прийти сюда пешком от самой Пинабры и как изменила личность дамы Окры. Как она хотела собрать всех полудраконов вместе.
Глиссельда долго молчала.
– Фина, тебе нужно было нам рассказать, – сказала она наконец.
– Мне очень жаль. Я не знала, что она вернется, – с отчаянием в голосе произнесла я. – Не знала, что она найдет остальных и что захочет их объединить, и…
– Конечно, ты не знала. – Теперь голос Глиссельды звучал сердито. – Я не это имела в виду. Тебе нужно было нам рассказать, что она с тобой сделала.
– Зачем? – спросила я, чувствуя, как у меня сводит горло.
– Потому что мы твои друзья и могли бы помочь тебе с этим справиться, – сказала королева. – Я знаю, что Люсиан согласился бы со мной. Если бы он сейчас был тут, сам так бы и сказал.
Я не привыкла рассказывать людям о сокровенном. Один лишь дядя Орма, который долгое время оставался моим единственным близким другом, знал о Джаннуле, да и то он имел лишь смутное представление о случившемся. Он не мог понять моих чувств.
Я забыла, что другим людям может быть дело до того, что творится в моем сердце.
Слова Глиссельды несли утешение, но мне было спокойнее до того, как она их произнесла. Раньше я хранила всю свою боль и все чувства, с которыми не могла справиться при себе, а теперь ее сочувствие выталкивало их на поверхность.
Юная королева была очень проницательна. Она почувствовала, что стоит за моим молчанием.
– Скажи-ка мне, – произнесла она, искусно меняя направление разговора. – Джаннула может вселиться в сознание любого человека или только итьясаари?
Я на шаг отошла от окна и потерла глаза рукой.
– Эээ. Насколько я знаю, только итьясаари, потому что иначе она могла бы заставить своих тюремщиков себя освободить. – Я полагала, что она по-прежнему сидит в своей камере, но не заглядывала к ней уже пять лет.
– Чего же она хочет? – задумалась Глиссельда. – Как бы прекрасно ей ни жилось в сознании Джианни Патто, вряд ли это ее конечная цель, как считаешь? Она же не может провести остаток жизни в телах других людей.
– Она собиралась захватить мое тело и остаться в нем навсегда, – произнесла я дрожащим голосом.
– Но зачем? Просто чтобы сбежать из тюрьмы или с каким-то тайным, недобрым намерением? Я пытаюсь понять: она всего лишь бесчувственная эгоистка или настоящая злодейка?
Именно такой вопрос задал бы и Люсиан Киггз. Я расхаживала туда-сюда перед окном своей комнаты, погрузившись в раздумья. Была ли разница между тем, чтобы делать зло и быть злом? Я по-прежнему жалела Джаннулу, вынужденную сидеть в заключении. Я сочувствовала ее страданиям и мучениям и ощущала вину за то, что заставила ее ко всему этому вернуться. Но если несчастье, которое она испытывала каждый день, уже тогда исказило ее понятия о правильном и неправильном, чего можно было ожидать от нее сейчас?
– Я не думаю, что она воплощение зла, – медленно проговорила я. – Но она ни перед чем не остановится, чтобы сбежать из заключения. Возможно, разум Джианни не слишком подходил для долгосрочного пользования, но теперь у нее есть дама Окра. А это уже настоящая власть. Она ведь посол Ниниса. Граф Пезавольта доверяет ей – и вы тоже.
– Уже не доверяю, – сказала Глиссельда. – Но я поняла, о чем ты. Она возвратится в Горедд.
– Они все приедут – даже Од Фредрика. Если вы, конечно, по-прежнему хотите создать ловушку святого Абастера. – Я присела на краешек кровати.
– Думаешь, не стоит? – спросила она.
Я закрыла глаза. Мне хотелось сказать: «Совершенно точно не стоит. Мы же не знаем, что сделает Джаннула», – но я не доверяла своим суждениям. Нам нужен был свежий и более объективный взгляд на эту проблему. – Завтра я уезжаю в Самсам. Я продолжу поиски, пока вы не прикажете мне отправляться домой. Поведайте обо всем принцу Люсиану. У него точно появятся какие-нибудь мысли. Так бывает всегда.
– Конечно, – оживилась Глиссельда. – А ты, пожалуйста, не переживай так сильно.
– Слушаюсь и повинуюсь. – Я улыбнулась помимо воли: пообещав не переживать «так сильно», я оставила себе поле для маневра.
– Целую тебя в обе щеки, – сказала она. – И Люсиан тоже поцеловал бы, будь он здесь.
Я отключила тник и повалилась на кровать, пытаясь собрать себя по частям: вот радость при мысли о неколебимой дружбе, которую предлагала мне Глиссельда; вот сожаление из-за того, что Киггз услышит мою историю не от меня; вот особая разновидность печали, накрывавшая меня, когда я сопереживала Джаннуле. Ее обожженные руки стояли у меня перед глазами. В какой-то степени она не отвечала за то, во что превратилась – по крайней мере, не больше, чем Джианни Патто. История нашего знакомства и мой страх мешали мне вести с ней диалог, но что, если Киггзу или Глиссельде удалось бы заслужить ее доверие и договориться о сотрудничестве? Наверняка должен существовать какой-то способ.
Так ни к чему и
