Я склонен философствовать на эту тему и, наверное, слегка увлекаюсь. Когда-то я был никем и не имел желания стать кем-то значимым. Обстоятельства вступили в заговор, чтобы вложить в мои руки огромную власть. Если бы захотел, смог бы выпотрошить половину мира. Но я поддался другим навязчивым идеям. И вот я здесь, на другом краю земного круга, почесываю шрамы, скриплю костями и записываю истории, которые вряд ли кому-нибудь доведется прочесть. Только теперь я куда старше и дряхлее. И похоронил всех друзей юности, кроме Одноглазого…
Я вошел в дом старого колдуна.
Там было убийственно жарко. Одноглазый и Гота поддерживали в очаге огонь даже летом. Впрочем, лето в Южном Хсиене редко бывает жарким. Я уставился на Одноглазого.
– Ты уверен, что с ним не все в порядке?
– Он пытался мне что-то сказать, – пояснил парень. – Я ничего не понял, поэтому и пошел за тобой. Я испугался.
Тобо? Испугался?
Одноглазый сидел в колченогом кресле, которое сколотил собственноручно. Сам он был неподвижен, зато в углах комнаты копошились какие-то существа, обычно заметные лишь боковым зрением. Пол был усеян раковинами улиток. Мурген, отец Тобо, называл этих тварей домовыми – как и маленький народец из сказок его молодости. Их тут было около двадцати разновидностей, высотой от пальца до половины человеческого роста. Они действительно делали свое дело, когда их никто не видел, чем несказанно бесили Дрему. Ведь это означало, что ей придется упорнее выдумывать всяческие работы, чтобы удерживать отрядных злодеев подальше от неприятностей.
В доме Одноглазого стояла убийственная вонь бурды, из которой он гнал самогон.
Старый черт походил на высушенную голову, которую чучельник не удосужился отделить от тела. Одноглазый всегда был коротышкой, даже в лучшие свои годы. Ему уже давно перевалило за двести лет, обе ноги и большая часть руки были мертвы, и он скорее напоминал сморщенную обезьянку, чем человека.
– Слыхал, ты снова пытаешься привлечь к себе внимание, старина, – опустился я возле него на колени.
Единственный глаз Одноглазого распахнулся и уставился на меня. В этом отношении время оказалось к колдуну милосердным – зрение сохранилось отлично.
Колдун приоткрыл беззубый рот, откуда поначалу не донеслось ни звука. Попытался приподнять чернокожую руку с тонюсенькими пальцами, но у него не хватило сил.
Тобо переминался с ноги на ногу и что-то бормотал существам в углах. В Хсиене обитает тысяч десять всяческих диковинных созданий, и он знает название каждого. И все они ему поклоняются. Для меня это взаимопересечение со скрытым миром стало наиболее тревожным последствием нашего пребывания в стране Неизвестных Теней.
Мне они нравились гораздо больше, будучи еще неизвестными.
Снаружи завыл скрайкер, а может, Черный Шак, а может, черная гончая. К нему присоединились другие. Шум и гвалт двинулись к югу, в сторону Врат Теней.
Я велел Тобо выйти и узнать, в чем дело. Он остался. Парень скоро сделается тем еще шилом в заднице.
– Как поживает твоя бабушка? – нанес я упреждающий удар. – Сходил бы проведал.
Готы не было в комнате. Обычно она находилась рядом с Одноглазым, преданно старалась ухаживать, хоть и ослабела почти как он.
Одноглазый издал какой-то звук, шевельнул головой, снова попытался поднять руку. Увидев, как Тобо вышел, он открыл рот и ухитрился выдавить мелкими порциями:
– Костоправ… это… последний… Мне хана. Я это чувствую… Смерть пришла… наконец.
Я не стал ни спорить с ним, ни расспрашивать. Моя ошибка. Мы уже раз десять разыгрывали эту сцену. Ни один из его ударов не оказался последним. Похоже, судьба уготовила ему какую-то особую роль в своей грандиозной драме.
А он и рад стараться. Сейчас обязательно отыграет свой любимый внутренний монолог. Я получу упрек в высокомерии, ведь до Одноглазого никак не дойдет, что я уже не Освободитель, не военный диктатор всего Таглиоса и, более того, отказался от должности Капитана в Черном Отряде. В плену у меня иссякла рациональность, необходимая для подобной службы. Да и мой заместитель Мурген пережил такое не без последствий, поэтому бремя командования Отрядом и лежит сейчас на крепких плечиках Дремы.
И еще Одноглазый должен попросить меня присмотреть за Готой и Тобо. А потом неоднократно напоминать, чтобы я остерегался злобных проделок Гоблина, хотя мы его потеряли много лет назад.
Я подозреваю, что если загробная жизнь существует, то эта парочка встретится секунд через шесть после того, как Одноглазый преставится, и вражда продолжится с того самого места, на котором была прервана при жизни. Более того, я даже немного удивлен, что призрак Гоблина не преследует Одноглазого, чем тот неоднократно грозился.
Может, Гоблин просто не в силах отыскать приятеля? Некоторые нюень бао испытывают чувство потери – дескать, духи предков не могут их здесь найти, чтобы присматривать за ними и давать советы, посещая в снах.
Очевидно, Кине тоже не удается нас найти. У Госпожи уже несколько лет не было кошмарных снов.
А может, Гоблин убил Кину.
Одноглазый поманил меня иссохшим пальцем:
– Ближе.
Я приблизился, насколько смог. Опустившись перед ним на колени, открыл лекарскую сумку. Взял его запястье. Пульс оказался слабым, частым и нерегулярным. И не скажешь, что этот человек перенес удар.
Он забормотал:
– Я не… дурак… который не знает… где он… и что случилось… Слушай! Берегись… Гоблина… девчонки… и Тобо. Я не видел его мертвым… Оставил его с… Киной.
– Твою же мать!
Такое не приходило мне в голову. Меня там не было. Я все еще был одним из Плененных, когда Гоблин проткнул спящую богиню наконечником отрядного знамени. И видели это только Тобо и Дрема. А ко всему, что они видели, надо относиться с подозрением. Ведь Кина – богиня обманников.
– Хорошая идея, старина. Итак, что я должен сделать, чтобы поставить тебя на ноги и заработать выпивку?
Тут я воззрился на нечто, похожее на маленького черного кролика, – оно выглянуло из-под кресла Одноглазого. Таких я еще не видел. Можно позвать Тобо – уж он-то наверняка знает, что это за диво. Тут тьма-тьмущая всевозможных существ, огромных и крошечных. Некоторые безобидны, а многие определенно нет. Тобо их будто притягивает, но лишь в считаных случаях, когда дело касалось самых несговорчивых созданий, он последовал совету Госпожи и связал их клятвой личного служения.
Дети Смерти побаиваются Тобо. Страдая несколько сотен лет под игом Хозяев Теней, они приобрели нечто вроде паранойи по отношению ко всем пришлым чародеям.
До сих пор здешние военачальники вели себя разумно. Никто из них не хотел навлечь на себя гнев Солдат Тьмы, потому что в этом случае Отряд мог бы объединиться с их соперниками. Шеренга Девяти лелеяла и ревностно оберегала статус-кво и равновесие сил.
