— Ты никогда не хотела все бросить? — скучающе спросил он после долгого молчания.
— Ты о чем?
— Работу в «Апологете», Сатлес?
— Я не видела другой жизни или не помню ее. Куда идти? Я не знаю другой работы, а замуж меня не возьмут.
— Уехала бы куда-нибудь и начала с чистого листа.
— Не смогу, — печально отозвалась я.
— Почему?
— Тех денег, что я накопила, надолго не хватит, а работать… кем? Магии нет, а быть кухаркой или торговкой — уволь.
Больше он не сказал ни слова. Даже ужин прошел в тишине.
Николас заговорил только, когда мы оказались в моей квартире.
Он стоял посреди комнаты и не спешил размыкать объятия. Готова поклясться, он выводил пальцем узоры на спине. Едва ощутимо, но все же.
Правая рука покоилась на его плече, а левая на груди. Я ощущала его сердцебиение так четко, словно не было никаких преград. Ни одежды, ни грудной клетки.
Выпустив из легких весь воздух, положила голову ему на грудь. Я видела эти жесты среди супругов в городе. Они казались обыденными, но такими чужими мне.
Сейчас я понимала, как много в нем всего: нежность, защищенность, привязанность, доверие. С клиентами, которых вскоре придется убить или обмануть, так себя нельзя вести. Там только кокетство и смех, который далеко не всегда является искренним. Каждое движение продуманно до мелочей, каждый взгляд. Нельзя быть настоящей, нельзя показывать искренние чувства и желания. Только цель. Только работа.
— Ты когда-нибудь была с мужчиной не по работе? — тихо спросил он.
— Никогда, — шепнула я, отстраняясь и надевая маску безразличия. — Мне это и не нужно.
— Ты не можешь знать этого наверняка. До завтра.
Николас исчез, оставив после себя едва уловимый запах парфюма и тоску.
Он странно на меня действовал. Очень странно. Затрагивал те струны души, о которых я не знала.
_____________
Оперевшись об откос окна, смотрела на огни засыпающего города. Мышцы ныли и дрожали после долгого бега. Я могла прекратить эту боль, изменив тело, но смысл? Николас считает, что я должна работать над своим телом с помощью спорта, а не с помощью врожденного умения. Утверждал, что можно найти блокираторы способностей, вроде тех оков в подземелье. В таком случае, я рискую остаться беспомощной.
Что ж… придется ему довериться.
На коленях покоилась давно позабытая вышивка. Все внимание приковывали капли дождя сползающие кривыми дорожками вниз.
Мысль о моем существе не давала покоя. Тело никогда не зависело от магии и кристаллов, но те оковы… Из чего они? Почему именно они сдерживают мои способности? Кто я и какие имею слабости?
Эти вопросы не покидали меня ни на час. Я пыталась найти ответы в уголках памяти, но ничего… абсолютно.
И спросить не у кого просить.
Хотя вру. Я задавала эти вопросы Николасу, но он лишь пожимал плечами, уверяя, что не знает ничего. И добавлял: «Пока».
Истерзав себя до головной боли вопросами и предположениями, отправилась в кровать, но сон, который окутал меня, был странным.
— Простите асита, но это странная просьба, — сомкнув брови на переносице, прошептала женщина.
Нингонг сидела на мягком алом диване и ела конфеты. Впервые за свою крохотную жизнь. Разговоры взрослых ее мало интересовали, хотя сам дом вызывал у нее интерес.
— Мы с мужем не в состоянии ее прокормить, понимаете?
— Понимаю, — кивнула женщина. — Ко мне приходят с такими просьбами, но предлагают себя. Вы же предлагаете свою дочь. Это… — она пыталась подобрать слова, — аморально.
— Это мне говорит хозяйка борделя? — вспыхнула мама, привлекая внимание девочки.
Женщина молчала. Она изучала девочку и уже пыталась подсчитать выгоду.
— Вы понимаете, что мне придется кормить ее как минимум семь лет, до первой выгоды. И потом еще столько же, чтобы окупить ее содержание.
— Понимаю, — мама девочки осунулась и как будто постарела. — Но я не могу бросить ее на улице.
— А в борделе можете? — усмехнулась женщина.
— Бесплатно, — шепнула мама. — Возьмите ее бесплатно. Она будет убирать, готовить. Она умеет.
— Вы понимаете, на что обрекаете ребенка? Понимаете, что она будет видеть здесь изо дня в день и за кем убирать? — женщина сурово смотрела на крестьянку. Та посмотрела на дочь и кивнула. — Что ж… я оставлю ее, но вы дадите клятву, что никогда не придете на порог моего дома просить ее обратно.
— Как скажете, — выдохнула женщина с облегчением и протянула руку для клятвы.
Когда все закончилось, крестьянка встала, поправила застиранное платье и отправилась к выходу. Она даже не посмотрела на девочку. Она уходила без страха за свою жизнь, а на жизнь девочки ей было все равно. Женщине казалось, что от долгожданной дочери осталась лишь оболочка, внутри же сидит демон, и она была рада избавиться от него.
— Мамочка, — девочка подскочила и, путаясь в подоле длинного платья, побежала за ней, — мамочка, ты куда? А я? А как же я?
Горькие слезы крупными градинами катились по щекам, ломая все светлое, что было у нее в душе.
— Идем милая, я покажу тебе твою комнату, — тихо проговорила женщина ложа руку девочке на плечо.
Из сна меня вырвал стук в дверь. Резко сев, приложила к груди руки и попыталась унять сердцебиение. Взор застила пелена из слез.
— Неужели мама сама привела меня в бордель? Быть не может… — прошептала я и пошла открывать, по дороге приводя волосы в надлежащий вид.
— Привет, — улыбнулась Катарина.
— Ты рано, — протянула я, не понимая, что ей вообще нужно.
— На самом деле, Нинаэль, уже девять, — с упреком.
— Мариэтта, наверное, в бешенстве, — простонала я, пропуская подругу в квартиру.
— На самом деле нет, — призналась девушка. — Она спокойно отнеслась к твоему отсутствию.
— Знаешь, с ней явно что-то происходит.
— Да, я заметила. Интересно с чего это она стала так мало времени уделять работе?
— Тут два варианта, — немного поразмыслив, ответила я. — Либо она уходит в отставку, что мало вероятно. Либо у нее появился мужчина. Что не менее вероятно.
Катарина ушла на кухню, дав мне время и пространство привести себя в порядок.
Через полчаса, я выглядела как высокородная асита, и пошла на кухню к подруге.
— Ты сделала это за полчаса? — удивилась я, видя на столе пышные блины, политые медом и украшенные ягодами.
— Тут всего-то две порции. Садись, — она поставила на стол чашки с ароматным чаем. — Надеюсь, ты простишь мне мое самоуправство?
— За завтрак? Душу готова отдать!
Блины были невероятно вкусными. Съев свою порцию, пожалела, что нет еще одной. Правда, от второй чашечки чая не отказалась.
Чай было решено выпить на балконе. На улице хоть и было сыро после вчерашнего дождя, но солнышко так и манило.
— Итак, Катарина, зачем ты пришла?
— Просто в гости, — округлив глаза отмахнулась она.
— Завтрак, чай, любезность. Понимаю, мы подруги, но я чувствую скрытый мотив, — я не давила, была мягка и дружелюбна. Как учили.
— Хорошо, — выдохнула она, поставила чашечку на блюдце и посмотрела на меня. — Асита
