Я запомнила его лицо и имя. Он мог стать нашим союзником.
– Леди, – прошептал герольд, ожидая мой листок с именем.
Я отдала его, в горле у меня пересохло, сердце колотилось, спутав мысли. Святые угодники, у меня не получится. Я не смогу… Безумием было произносить имя Мак-Квина следом за именем Моргана. И все же… я стояла здесь. Пути назад не было.
– Позвольте представить госпожу Амадину Журден его величеству, королю Мэваны Гилрою Ланнону.
Я шагнула вперед. Ноги, казалось, превратились в кисель. Я сделала изящный, глубокий реверанс. Теперь я была благодарна жестким ребрам корсета, что поддерживали меня, превращая из робкой девочки в уверенную женщину. Я вспомнила Сибиллу и маску Интриги и позволила ей одеть мое лицо и плоть в ожидании слов короля. Волосы струились по плечам, волнуясь от легкого ветерка. Я спрятала тревогу глубоко в сердце и позволила уверенности отразиться в чертах, как сделала бы Сибилла. Эта аудиенция не пройдет впустую, как летнее солнцестояние несколько месяцев назад. Я сама ее планировала и не позволю королю все испортить.
– Амадина Журден, – проговорил Ланнон с опасно сдержанной улыбкой. Казалось, он произнес мое имя, только чтобы попробовать его на вкус, сжигая эмблему Моргана в пламени ближайшей свечи. Я увидела, как серебристо-синяя лошадь сгорела и превратилась в пепел, когда он бросил лоскуток на каменный пол у подножия трона. – Скажи, что ты думаешь о Мэване?
– Ваша земля прекрасна, мой король, – ответила я, возможно, единственный раз сказав ему правду.
– Прошло много времени с тех пор, как валенийка о чем-нибудь просила меня, – продолжил Ланнон, проводя пальцем по губам. – Скажи, зачем ты пришла?
Я придумала эти слова много дней назад и сокрыла в своем сердце. Я осторожно подбирала и, пробуя на вкус, произносила их. Я запомнила их, повторяя перед зеркалом и следя за выражением своего лица.
Несмотря на это, моя память померкла, когда я нуждалась в ней больше всего. Страх, словно паук, поднялся по моим пышным юбкам. Перед глазами у меня стояла голова девушки на пике, в ушах звучали удары хлыста, доносившиеся со двора.
Сплетя дрожащие руки, я проговорила:
– Я пришла просить вашу милость даровать возможность вернуться в Мэвану.
– Кому? – спросил Ланнон. Наглая улыбка все еще кривила уголки его рта.
– Моему отцу.
– И кто он?
Я глубоко вздохнула, удары сердца отдавались в венах. Взглянув на короля из-под ресниц, я сказала так, чтобы услышал весь зал:
– Я знаю его под именем Альдерика Журдена, но вам он известен как лорд Дома Мак-Квин.
Я ожидала, что воцарится молчание, как только я произнесу проклятое имя, но не думала, что оно будет столь долгим и глубоким. Не предполагала, что король поднимется с трона с ленивой грацией хищника. Его глаза казались черными из-за расширившихся зрачков, когда он смерил меня взглядом.
Я гадала, не потеряю ли голову прямо здесь, у подножия украшенного рогами железного трона, когда-то принадлежавшего Лиадан. Лорда Берка не будет рядом, чтобы помешать этому.
– Имя Мак-Квина не произносили здесь двадцать пять лет, Амадина Журден, – проронил Ланнон. Слова, подобно ветви терна, хлестнули зал. – Честно говоря, я отрезал немало языков, осмелившихся на это.
– Мой король, позвольте мне объяснить.
– У вас три минуты, – процедил Ланнон, дернув подбородком в сторону одного из писцов, сидевших на нижней ступени помоста. Глаза мужчины расширились, когда он понял, что должен засечь время.
Но я молчала, собираясь с силами. Я почувствовала дыхание земли, скрытой под всеми этими камнем и черепицей, страхом и тиранией, сердцебиение края, которым она когда-то была, Мэваны, которую века назад создала Лиадан Кавана. «Однажды королева восстанет», – как-то сказал мне Картье.
Этот день приближался и придал мне отваги, в которой я так отчаянно нуждалась.
– Лорд Мак-Квин провел в изгнании двадцать пять лет, – начала я. – Однажды он осмелился восстать, посягнуть на ваш престол. Но вы оказались сильнее, мой король. Вы сокрушили его. Ему потребовалась четверть века, чтобы смирить гордыню и понять свои ошибки, свое предательство. Он прислал меня умолять вас о прощении, ведь за свою измену он заплатил великими потерями и изгнанием. Он отправил меня просить вас позволить ему вернуться на родину и снова служить вам, показав, что вы суровы, но милосердны.
Ланнон стоял так неподвижно, словно превратился в камень. Но бриллианты на его короне горели злым светом, а кожаный камзол скрипел в такт дыханию. Я смотрела, как он медленно сошел с помоста, его сапоги беззвучно скользили по плитам. Он приближался, подкрадывался ко мне, и я замерла в ожидании.
Нависнув надо мной на расстоянии вытянутой руки, он спросил:
– Почему он послал тебя, Амадина? Чтобы искушать меня?
– Я его дочь по страсти, – ответила я, глядя на его нос, испещренный лопнувшими сосудами. – Он послал меня как знак доверия, потому что я – часть его семьи. Я приехала одна, без сопровождения, чтобы еще сильней подчеркнуть его веру в своего короля.
– Дочь по страсти? – Глаза Ланнона ощупывали меня. – Какой страсти?
– Я госпожа Науки, мой король.
Он сжал зубы. Я понятия не имела, что за мысли роились в его мозгу, но ему не понравился мой ответ. Наука и правда была опасна. Наконец Ланнон отвернулся и направился к трону. Длинная королевская накидка янтарного цвета струилась за ним по полу, переливаясь как жидкое золото, когда он всходил на помост.
– Скажи, Амадина Журден, – проговорил король, занимая величественный трон, – что собирается делать твой отец-покровитель, вернувшись на родину?
– Он станет служить вам, исполнит все ваши приказания.
– Ха! Очень интересно. Насколько я помню, Дэвин Мак-Квин был очень гордым. Как вы считаете, лорд Аллена?
Аллена не пошевелился, не сдвинулся с места ни на дюйм. Но его глаза все еще изучали меня. Я вспомнила слова Лайама о связи между королем и его советником. Мне гораздо важнее было получить одобрение Аллена, ведь король прислушивался к его мнению как ни к чьему другому.
– Да, мой король, – проговорил Аллена, и его голос – бархатный баритон – наполнил зал словно тьма, – Дэвин Мак-Квин был редким гордецом, но его дочь говорит, что двадцать пять лет изгнания излечили его гордыню.
– Тебе не кажется странным, что умолять о прощении он послал свою дочь по страсти? – поинтересовался Ланнон. Аметист на его пальце блеснул, отражая свет, струившийся из окон в вышине.
– Нет, – ответил Аллена, все еще не отрывая от меня взгляда, словно хотел заглянуть мне в душу: представляла ли я угрозу. – Как сказала Амадина, он послал свою наибольшую ценность, чтобы подчеркнуть искренность раскаяния.
– А как насчет других, Амадина? – грубо обратился ко мне Ланнон. – Двух трусливых лордов, ускользнувших из моих сетей вместе с твоим отцом?
– Я не знаю других, мой король, – качнула
