Чтобы знать наверняка, Лютик следил за ним в ту ночь, когда мужчина встал из-за стола куда раньше, чем обычно: в то время, что было идеальным для его опасной работы. Бард не ошибся: вор как раз отправился на дело – в резиденцию какого-то купца. Поэт с восхищением следил, как вор профессионально проходит между стражниками и проверяет комнаты в поисках ценной добычи. Некто с такими умениями наверняка знал и то, как в случае чего быстро и результативно утихомирить нежеланного свидетеля. Естественно, вряд ли из него вышел бы убийца королей, но чтобы избавиться от богатенького, но не слишком важного аристократа – он подходил идеально.
Но тут появилась и проблема: подговорить кого-то такого к краже – легко; хуже с тем, чтобы убедить отправить де Гофа в могилу. Поэту не нравились насильственные решения. Обладая призванием к искусству и любви, он всегда недолюбливал убийства. Но в этой конкретной ситуации он просто не знал, как по-другому помочь своей старинной симпатии. Нанять дуболома, чтобы тот намял аристократу бока? И что бы это дало? Де Гоф, вылечив раны, сделался бы еще грубее и мог бы начать мстить всем вокруг за полученные обиды. Так может, поэту стоило бы обратиться к разуму Цветочка? Увы, девушка, казалось, не слышала его слов. Да и вообще ее контакт с внешним миром становился все слабее.
Лютик не знал, сколько у него еще времени. Хватило бы и одного по-настоящему плохого вечера, слишком сильного удара, чтобы жизнь Цветочка оборвалась. Призраку следовало спешить, пытаясь одновременно не впасть в панику. На грабителя нужно было воздействовать деликатно, но решительно.
Его звали Пушок и оказывал он куда большее сопротивление, чем хотелось бы Лютику.
– Я этого не понимаю… Если уж у тебя перед носом такое-то сдобное пирожное, то его хватают сразу же и наслаждаются вкусом, а не ждут, пока за пиршество возьмется кто-то другой, – нашептывал ему Лютик на ухо каждый вечер. – А усадьба де Гофа – даже не пирожное, а роскошный торт, да еще и с тремя вишенками наверху!
Бард был уверен, что умеет убеждать таких людей. Грабитель, который знал всех богатых людей города, должен был поверить, что при минимальных усилиях и риске он разживется немалым добром, отправив при случае на тот свет исключительную каналью.
– А эта его любовница… Такое прекрасное существо нужно осыпать бриллиантами и поцелуями, а не ударами! Де Гоф же лупит ее так, что соседи, когда бы не боялись, давно бы уже вызвали городскую стражу!
Что бы там ни говорили о представителях преступного мира, они, по преимуществу, презирали тех, кто лупит своих женщин. Направив его антипатию соответствующим образом, Лютик хотел гарантировать, что преступник просто от чистой неприязни расправится с аристократом, чтобы тот дал наконец-то спокойствие Цветочку.
Пушок, однако, постоянно колебался, словно предчувствуя, что тут есть какой-то подвох. Потому Лютик принимался все сильнее давить на него, медленно погружаясь в истерику. Видя, как мерзавец все грубее относится к его былой любовнице, Лютик просто терял голову.
– Займись делом, чтоб тебя чума взяла! Если бы святой памяти великий маэстро Лютик, величайший поэт, когда-либо ходивший по этой несчастной земле, с такой-то энергией складывал свои произведения, с какой ты собираешься на этот грабеж, то его даже на свадьбах бы петь не звали!
Однако грабитель на эти уговоры отреагировал совершенно противоположным образом, нежели аристократ. Если у этого последнего назойливые крики трубадура вызывали гнев, то у грабителя с каждым разом только рос страх.
Оказалось, что Пушок суеверен, а состояние свое посчитал – отчасти справедливо – результатом сглаза злым духом.
Знал, что странный голос, который с недавних пор наполнял его голову всякой ерундой о пирожных, был не только фантазией. А как звучал! Совершенно как если перед ним стоял сам маэстро Лютик – которого Пушок не единожды имел оказию слушать – и подбивал к грабежу и убийству! Наверняка призрак специально имитировал славного артиста, чтобы легче получить доверие одержимого!
Тихие первоначально уговоры быстро сделались жутковатыми завываниями, приказывающими немедленно пролить кровь. Пушок был в воровском деле не первый день и знал, что если он не совладает с проблемой, то может попрощаться не только с работой, но и – в длительной перспективе – с собственным разумом.
Грабитель решил, что де Гоф, наверное, сражаясь за власть, убил кого-то из своих врагов, и теперь душа убитого требует мести. И только тогда, напуганный всей ситуацией, он решил как можно скорее исполнить пожелание духа. Это ведь должно вызволить его из кабалы?
Но как бы там ни было, Лютик совершенно не обрадовался случившемуся. То, что дни аристократа, казалось, сочтены, было только одной стороной медали. Пушок был далек от холодного контроля, который составлял успех его действий. Если уж он начнет убивать, в безумии может перерезать всех в усадьбе, включая слуг и Цветочка.
– Но даже не смей касаться девушки, слышишь?! – крикнул Лютик ключевым вечером в спину грабителю, идя вслед ему.
* * *Пушок был неглуп и хорошо понимал, что усадьбу де Гофа прекрасно охраняют. Дух, правда, утверждал кое-что другое, но для него-то важной была только месть. Естественно, всегда оставался риск, что обманутый преступник отнесется к опасности легкомысленно и падет мертвым, прежде чем вообще сумеет приблизиться к аристократу. Но разве проклятой душе, жаждущей крови, было дело до таких-то подробностей?
Хотя Пушок и действовал под влиянием эмоций, однако профессионализм брал свое. Видя, как он умело расправился со стражниками, Лютик даже начал подумывать, отчего некто с такими способностями действует так немасштабно. Новые и новые оглушенные стражники исчезали в тени, и скоро злодей мог спокойно отправиться на поиски де Гофа. А поскольку Лютик все еще был при сознании, это значило, что аристократ не прекращал обрывать лепестки Цветочка.
– Помни, девушка ни в чем не виновата! – постоянно подвывал бард, однако Пушок перестал слушать эти крики. Наглый дух только выводил его из сосредоточения. У вора было задание, и пока он его не выполнит – не сумеет посвятить свое внимание никому и ничему другому.
Аристократ и правда толок Цветочек. И эти действия так его увлекали, что только после десятка секунд он обнаружил присутствие непрошеного гостя.
– Стража! – крикнул он, вскакивая при виде вора с постели. Больше не сумел из себя ничего выдавить. Пушок быстрым движением ударил его в темечко небольшой палкой, которую поэт заметил только сейчас, и де Гоф осел на пол. Для уверенности грабитель добавил еще пару ударов и решил, что этого должно хватить.
– Наконец тиши… – и прежде чем он успел закончить фразу, дух снова заговорил.
