Но принцессы знают, что порой нужно закусить губу и сделать то, что необходимо.
«Вхождение» звучит решительно симпатичней, нежели «вторжение», хотя это последнее лучше передает суть дела. Проникаешь в чужое сознание, парализуя его и заставляя тебе покоряться. Когда я вошла в Четвертушку, та пискнула, словно с нее сдирали шкурку. Мгновение после вхождения я еще чувствовала мощные вибрации боли, отражающиеся от стенок мышиного черепа, но с течением лет я научилась это заглушать. Мне нужно было спешить, если я не хотела обидеть служанку. Воспоминание о Шалуне и Горностайке, об их изломанных, выкрученных телах, которые я кинула на алтарь экспериментов с соединством, доныне не давали мне о себе забыть. И я быстро принялась за работу.
Память моих подданных – это не хронологически упорядоченное собрание данных. Их не станешь просматривать, как книги с гравюрами. Это, скорее, грязная лужа, где плавают стайки образов: новые то и дело лезут из ила, старые исчезают с поверхности, кипят в полубезумном танце желаний, где главные – жажда размножаться и кормиться.
Драка в трактире отпечаталась в Четвертушке сильно; сцены были яркими, хорошо прорисованными на мутном зеркале сознания. Наверняка пройдет несколько часов, а может, и целые сутки, прежде чем их поглотит мрак. Грызуны не памятливы. К твоему, Четвертушка, счастью.
Начинаем. Я наклоняюсь над зеркалом и…
Смотрю на человека в поистершемся кожаном шнурованном кубраке, попивающего из выщербленной кружки. Волосы его белы, как снег. Смотрю на меч за его спиной. Он – великан, как и любой, на кого смотришь с перспективы пола.
Я наклоняюсь над зеркалом и…
Выбитая кружка повисает в воздухе. Тот самый мужчина – и другой, с битым оспой лицом, меряются взглядами. На фоне еще двух, что стоят, скрестив руки.
Я наклоняюсь над зеркалом и…
Верзилы играют мышцами, словно коты, что готовятся к прыжку. Битый оспой держится за ремень на кожанке пришлеца. Кривит презрительно морду.
Я наклоняюсь над зеркалом и…
Следующие картинки – чистый хаос. Все залито красным. Тут разрубленное лицо, там пропитанная кровью рубаха, битая посуда. Удар меча. И еще один. Маятникообразные движения медальона. Преломившийся в поясе трактирщик. Поток блевотины.
Я наклоняюсь над зеркалом и…
Трое стражников, три вскинутых палицы, вытянутая рука беловолосого. Блеск заклепок на его кафтане.
Еще минутка. Выдержи, Четвертушка.
Я наклоняюсь над зеркалом и…
Склоненные солдаты, клиенты, прячущие лица за рукавами. Удар силы ощутим даже в воспоминаниях. Смотрю, как незнакомец откладывает оружие и выходит со стражниками; мертвецы провожают его пустыми взглядами. Он не оглядывается.
Хватит.
Я отпускаю сознание служанки. Как всегда после вхождения, меня тошнит. Я едва могу устоять на ногах, опершись о плиту саркофага. У Четвертушки идет пена из пасти. Ее жаль, но выбора у меня не было.
– Госпожа? – запищала она плаксиво, едва лишь придя в себя. – Беда нам! Беловолосый мясник уничтожит королевство!
Я вызвала в памяти образ медальона, который машинально зарегистрировало сознание мышки. В горячке боя он на миг мелькнул в разрезе кафтана: всего на пару мгновений, но и этого хватило, чтобы узнать пришлеца.
Это не мясник. Это ведьмак.
И, поколебавшись, я добавила:
Что так на так и выходит.
IIЯ ходила по комнате, провожаемая сотнями глаз. Подданные неспокойно переминались, но сохраняли тишину. Только изредка кто-то попискивал. Окружали саркофаг полукругом, с хвостами у самой земли. Серенькие тельца заполняли каждый дюйм поверхности.
Я крикнула бессильно и ударила в колонну. Кусок мрамора отлетел и покатился под стену. Мыши из нового помета кинулись в темноту, а потом вернулись, пристыженные, отчитываемые писками старейшин.
У нас там и правда никого нет?!
Вперед собрания выступил Оружейник, самый старый крысюк Вызимы, толстый и большой, словно кот. Если был неподалеку, то брал голос от имени Соединства. Полосы седины на его спине всегда напоминали мне серебристую кудель, вплетенную в грязные тряпки.
– Сильнейшая из сильных, Велерад охотится на нас с яростью, достойной лучшего применения, – Оружейник отличался красноречием, слушать его было очень приятно. – Приставил к этой работе слуг, засыпал ходы ядом, повыловил нас до единого. Последним был Медик, да упокоится он в пустоте. Можешь приказать кому-то проникнуть внутрь, но уж послушай своего покорного слугу, добрая госпожа: это истинное самоубийство.
Он был прав, однако это никак не уменьшило моей злости. О чем ведьмак беседовал с ипатом? Несомненно, о том, как убить чудовище – поскольку что бы еще его сюда привело? – но я должна была узнать подробности, чтобы приготовиться к защите королевства. Потому что на этот раз в Вызиму пришел не просто первый попавшийся наемник.
Кто ближе остальных?
– Стражу под главными воротами держит Петелька, моя госпожа. Если ведьмак покинет город, он сразу же нам об этом сообщит. В случае, если бы его вывели боковыми дверьми, на задах, в стогу сена, прячется Осот. Где-то в окрестностях прячется и Пухач, но прости меня за слово, сильнейшая из сильных: он интриган, безумец и идиот. Сколько бы ни касалось его Соединство, от него у любого из нас остается кислый вкус на языке.
Единство во множестве. Душевная общность грызунов, невидимое царство сознаний. Соединство – это мостик, переброшенный между представителями крысиной расы в Вызиме, что создает закрытое обращение информации. Это глаза и уши подземелья, раскиданные по канавам, амбарам, закоулкам и чердакам. Там, где больше, чем десяток крыс, словно бы есть и все остальные крысы. Первое правило, какому меня научили, еще при жизни деда Оружейника.
– Госпожа, мы защитимся!
Из рядов выскочила одноглазая крысиха, Мара. Ее темный хребет носил на себе следы когтей и клыков.
– Мы загрызем ведьмака! Испугаем, как того, что был последним!
Отвага Мары уступала только ее безумию.
Этот другой. Он умеет сражаться.
– Тогда получит сражение! Выпотрошу его, процарапаю путь к сердцу, а потом…
Вопли Мары прервал Оружейник, укусив ее за загривок. Сжимал челюсти так долго, пока крысиха не перестала биться. Потом только зашипела и обнажила резцы, однако сдалась, снова отступив в круг.
В этот самый момент весь клубок замер. Смолкли писки и ссоры. Я почувствовала, как пробуждается к жизни крысиное бессознательное, как ритм их сердец замедляется и выравнивается. Сплетения мысли соединили и подтолкнули их в другом направлении. Так формировалось Соединство: существование, порожденное из сотен меньших жизней.
– Я вижу его. Выходит вместе с Велерадом.
Мордочкой шевелил Оружейник, хотя голос принадлежал отсутствующей Петельке.
Куда они направляются?
– В замок. К королю.
Я издала горловой хрип. Фольтест, король Темерии, любимый отец, который заключил меня в холодных стенах склепа, бросил на пожрание червям и тьме. Прикрыл резной плитой саркофага, зажег благовония и привел жрецов, чтобы те пропели траурные гимны. Убедил весь мир, что я умерла. Дочь Адды жива, дураки! Во мне течет королевская кровь! Наследие сильнее проклятия. Двор сам меня отыскал и обучил,
