Она слышала.
И предположить не могла, что такое сердце когда-нибудь остановится.
Мокрыми пальцами было тяжело соотнести потрепанные шестеренки на бедрах. По-хорошему ей бы не следовало носить протезы дольше двух лет, по-хорошему — ей бы следовало их менять. И ей, наверное, вполне хватило бы денег — своих и оставленных капитаном «Asphodelus-а», — но именно эти протезы однажды выбирал он, именно эти протезы вернули ей и ходьбу, и прыжки, и бег, именно эти протезы вернули ей шанс идти рядом с Талером — идти, а не катиться в инвалидной коляске, не терпеть, что он ухаживает за ней, плюнув на себя, на команду и на свой корабль. Именно эти, и она не отдала бы их ни за что.
Мокрые волосы так уютно сушить полотенцем, сидя в тепле и зная, что за окнами бушует метель. Мокрые волосы так уютно прятать под одеялом, или пледом, или под капюшоном кофты, но…
Она поежилась.
Были вещи куда страшнее холода. Куда страшнее метели.
Были вещи…
Сектор Maltra-8 кишел кораблями, с виду целыми — но погибшими, лишенными команды, изъеденными космосом, как червем. Здесь кипела война, очень давно — кипела, и продавленные стекла иллюминаторов казались клыками голодного чудовища, забывшего, что на свете есть еще люди, есть живые, подвижные, беспощадные люди…
«Asphodelus» тащился так медленно, будто прикидывал — не остаться ли. На карте тревожно полыхали красные точки — опасные зоны, где обшивка, двигатели, приборы или те же сверхпрочные земные стекла могли повредиться, неуклюже зацепив краешек борта какого-нибудь «Mastiff-а».
Талер стоял у синеватого, подернутого битыми пикселями экрана. И наблюдал, как мертвые корабли постепенно уходят назад, минуют более современного собрата, укоризненно косятся ему вслед едва-едва зрячими глазами датчиков.
— Капитан, — сосредоточенно позвал его Джек, — нам какой нужен? Вроде, тринадцатый?
— Угу, — рассеянно отозвался мужчина. — Будьте готовы.
И поправил щиток на лице.
Воздушные баллоны было удобнее носить — снова — на бедрах, чем на спине — но протезы в условиях космоса и так работали плохо. Талер честно предложил ей занять кресло капитана и принимать участие в походе виртуально, сканируя и сохраняя ценные данные, но девушка гордо отказалась, и эту миссию доверили механику. Адлет пьяно таращился в иллюминатор, и бывшее поле боя не нравилось ему даже сквозь полбутылки выпитого часом ранее коньяка. Хотя, если думать не о мертвецах на борту каждого судна, не о покинутой людьми системе и не о киборгах, вероятнее всего — и по мнению Совета Генералов — живых, то становится интересно, нельзя ли как-нибудь отобрать у «Mastiff-ов» добрую половину запчастей, а потом испытать ее на машинном отсеке «Asphodelus-а» и, возможно, заменить кольцевые стяжки…
Во времена Союза, убеждал себя Адлет, запчасти были куда надежнее, чем теперь. А теперь ему, бедному корабельному доку, приходится вечно искать аналоги, копошиться в нарушенных циклах и со всеми ругаться, потому что у команды не хватает денег на полноценный ремонт, а делиться ради него зарплатой никто не хочет.
Над шлюзом горела желтая кайма. Относительно враждебный космос. Относительно враждебный — хрупкому человеку, чье тело так уязвимо, так беспомощно — и так ущербно… мало.
Ей никогда не нравился космос. То есть она к нему, конечно, привыкла — за годы работы в команде «Asphodelus-а», и за годы, проведенные с Талером, — но ее пугала черная пустота, черный океан, спокойный, тихий, равнодушный, где не бывает ни шторма, ни шума прибоя, и под килем корабля не трещат, не стонут и не перекатываются волны. Более того — у корабля нет киля, и нет парусов, и нет палубы.
Да, самой худшей деталью для девушки была космическая тишина. Поэтому она сразу переключалась на внутренний канал связи, внимательно слушала, как дышат — или сдавленно ругаются — ее друзья. Внимательно слушала, как ровно гудит шкала ракетного ранца, как Талер вслух сокрушается, что в рубке цели не получится покурить, а Джек смеется, хотя понимает, что эта капитанская фраза — всего лишь способ напомнить, что все в порядке. Если у Талера есть желание сунуть ладонь в карман и вытащить сигареты — значит, все нормально, Вселенная не сломалась и двигается в уже знакомом команде «Asphodelus-а» направлении.
Значит, все хорошо.
Добравшись до запертого шлюза «Entladung-13», капитан Хвет невозмутимо скомандовал:
— Адлет, передай искину коды.
— Переда… ю-ю-у, — сонно ответил парень. — Есть ответ… на низкой частоте, не могу приня-а-ать… капитан, а давайте вы просто вернетесь, почините аквариум и достанете удочку? Я бы съел жареного окуня… или карпа… что скажете, капитан?
Джек выдавил какой-то странный полузадушенный звук.
— Починю аквариум? — осторожно уточнил Талер. — Адлет, а ты помнишь, что я имею полное право тебя уволить за пьянство при исполнении?
Механик ненадолго притих.
— Да ну что вы, — уже более трезво отмахнулся он. — Какое пьянство? Я всего-навсего пошутил. Обстановка напряженная, страшно за вас, вот меня и потянуло… на путь, презренным Сатаной в библейские времена проложенный. Все отлично, капитан, искин одобряет ваши коды… входите, не стесняйтесь, и да пребудет с вами Господь!
Шлюз подался навстречу команде «Asphodelus-а», и вполне обоснованное веселье Джека оборвалось, как до предела натянутая струна.
Космическое безмолвие поглотило даже звук чужого дыхания. Лойд ощутила, как ползет по спине капля холодного пота, и дернула рукой, чтобы ее стереть — но тяжелая перчатка лишь глухо стукнула по баллону, хотя этот стук, наверное, отозвался лишь в испуганном сознании напарницы капитана Хвета.
Мертвый человек лежал в капсуле хранения.
Один, а соседние капсулы были разбиты — или… взорваны.
Жизненные показатели вертелись у цифры «0». Над макушкой мертвеца полыхал красный спасательный маячок, призванный сообщить корабельному доктору — или капитану — о гибели подопечного, но никто за ним не пришел, а капсула продолжила аккуратно лелеять худенького парнишку. Парнишку лет семнадцати, и не понять, не догадаться, какого черта он делает посреди войны, посреди битвы с чертовым Союзом, посреди самого настоящего Ада. Разве что он вызвался добровольцем, но проявить себя не сумел. Или, наоборот, проявил себя слишком хорошо, чтобы выбросить его за борт — и заодно из мыслей…
На ударопрочном стекле кто-то написал его имя. А может быть, не его, но кривоватое слово «Дайн» вызывало у Лойд сплошь тоскливые, тревожные чувства.
На войне было много таких Дайнов. На войне было много таких самонадеянных, влюбленных в саму идею мальчишек, и эти мальчишки поклонялись основателю Союза, как Создателю мира, как своему единственному отцу…
А что, с легкой оторопью предположила девушка, если он и правда — создал? Если он и правда — сделал это, пускай и неправильно, пускай искаженно? Спроецировал себя — в ненависть, а своих солдат
