Она выпрямилась. Непреклонно и гордо.
Что-то словно говорило ей — пора. Твое время вышло. Твое время закончилось, ты и так тянешь его, и тянешь, и тянешь, а оно болезненно кривится и покорно добавляет лишние минуты — бери… если это поможет, если это необходимо — бери, но помни: ты будешь вынуждена вернуть. Однажды — ты будешь вынуждена.
Три билета на чертово колесо. Три оборота над изгибом EL-960, над будущей весной — и закатом, а закат обещает новый день, слышишь, завтра наступит новый день, и в окнах твоего дома…
На табличке у кодовой панели загорелась яркая надпись: «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ». Кабинка тронулась, механизмы выполнили свою миссию, и она, Лойд, словно бы сама, без их участия, поднималась над улицами и высотками, над фарватерами и трассами.
«И… давно ты… прокатился тут в первый раз?»
«Давно. Через год после автокатастрофы».
Она закрыла глаза.
Если вообразить, что ничего не случилось… если вообразить, что капитан Хвет по-прежнему сидит напротив, и это не его клетчатая рубашка прячет под собой хрупкую фигуру Лойд… если вообразить — можно почти осязаемо услышать… его голос.
Под ресницами стало горячо.
«…что пройдет, например, лишняя минута, и вслед за теми… людьми, или кто там ломает храмовую дверь, порог переступлю уже я. И что я обязательно тебя спасу. Ладно?..»
«Asphodelus» носился по космосу годами. Разведывал, и выискивал, и наказывал. Перевозил хакеров, и убийц, и маньяков, и мошенников, и сдавал их в изолятор, и покорно заносил в рубку награды.
И был его домом.
И был… его.
Капитанское кресло, и бортик иллюминатора, и каюта. Диван перед низким столиком, куда Эдэйн ставил свою чашку с горячим кофе и терпеливо ждал, пока он остынет. Панель у штурвала, где часто валялась шоколадка или пачка чипсов, потому что Джеку было скучно следить за показаниями приборов и ждать обеда, завтрака или ужина. Машинный отсек, пятна мазута на темно-зеленой форме Адлета, вечно пьяного, диковатого и слегка сумасшедшего.
Развернутый экран. Переменчивая крупная цифра.
«Это жертвы. Это количество убитых людей…»
Все когда-нибудь кончается, усмехнулась девушка. Все кончается. Это правильно и логично, хотя порой бывает еще и… больно.
Чертово колесо нырнуло в темноту орбиты.
Он умирал, сжимая в кулаке чью-то фотографию. Он убедился, что эту вещь не опознают и не восстановят, что она сгорит, не выдав своего содержания.
Принтер, авторучка и сигареты. У магазина больше нет продавца, а Дик и Мартин безжалостны. Я умру, я, возможно, умру, но сперва они выпустят заложников, сперва они покинут Белую Медведицу — я все сделаю, все выполню, я…
Но сначала…
Я так и не сказал тебе этого. Я так и не сказал, потому что мы были — заняты. Сколько дел мы разобрали вместе, сколько заданий выполнили, сколько мы устранили целей? Мы были — безжалостны, как они? Мы были — жестоки? Я так и не сказал, я постоянно отворачивался, находил не похожие, абсолютно не похожие, но по-своему важные слова, хотя мне было нужно сказать всего лишь четыре. Четыре таких очевидных, глупых, забавных… и таких невероятно ценных слова.
«Я люблю тебя, Лойд».
Если бы не ты, я бы никогда не узнал — а что, собственно, вообще называют любовью?..
Чертово колесо тонуло во мраке, словно бы в озере. Пламенела надпись «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ» — и ремни были, конечно, пристегнуты. Это особенный день, заявила себе Лойд. Это — особенный.
Дуло пистолета неприятно холодило висок.
Нажми, попросила она себя. Нажми. Это легко, это… легче.
Если бы Талер видел, он бы двинулся умишком, ехидно донес до нее кто-то. Если бы Талер видел, он бы ходил за тобой повсюду, и прятал пистолеты, и выбрасывал ножи, и следил, чтобы ты не утонула в ванной. Если бы Талер видел, на борту «Asphodelus-а» не было бы ни единой веревки, и ни единой острой вещицы, а Джек сидел бы за штурвалом неотрывно, сидел бы вечно — лишь бы ты не расколошматила корабль о какой-нибудь астероид, лишь бы ты не…
Талер не видит, перебила этого кого-то девушка. И не увидит. Я одна в кабинке, и на EL-960 — одна, и нет больше никакого Талера, нет больше никакого…
Дернулся в кармане планшет.
У нее задрожали пальцы.
Пистолет привычно лег в кобуру, а кобура щелкнула, закрываясь.
— Добрый вечер, Лойд, — негромко произнес Эдэйн. Изображение в экране плыло, колебания сигнала не давали толком рассмотреть его настороженный прищур, но то, что прищур был, не вызывало у девушки сомнений. — Как ты себя чувствуешь?
— Великолепно, — бодро отозвалась она.
Молчание. Напряженное, недоверчивое молчание.
Эдэйн, кажется, проводил свои часы в кухне. Над его плечом краснели маки на старых фотообоях — и поблескивала посуда в тумбочке.
— Где ты, Лойд?
— Катаюсь на чертовом колесе. У меня с собой бутылка вина. Поэтому все вопросы, если они у тебя, разумеется, есть, я предлагаю решить сейчас. И когда мы их решим… не звони мне, Эд, хорошо?
— Покажи бутылку, — потребовал он. Настойчиво так потребовал, будто не верил, что у девушки она есть.
Лойд улыбнулась и показала. С обидным, но вполне достоверным недоумением.
Эдэйн полюбовался деталями этикетки, деловито кивнул и сообщил:
— Завтра я буду в южном порту EL-960. Ты меня встретишь? Я всего единожды бывал у капитана в гостях и, признаться, не помню, где расположена его…
— Эд, — перебила девушка. — Завтра я буду ужасно пьяной. Включи, пожалуйста, навигатор и воспользуйся услугами интернета, если тебе не жалко так издеваться над своими талантами.
Он хотел возмутиться, но Лойд нахмурилась и упрямо уточнила:
— Разве ты не штурман? Я наивно полагала, что если Джеку и Адлету порой не удается найти дорогу куда-либо, то, по крайней мере, тебе это по силам точно.
— Лойд, — совсем уж тихо обратился к напарнице капитана Хвета Эдэйн. — Что за дьявольщина у тебя на уме? Ты ведь обычно так себя не ведешь.
Она позволила себе мягко, задумчиво погладить железную рукоятку.
И принялась неумело, но старательно его обманывать.
Все хорошо, Эдэйн. Все хорошо, ладно, если тебе так уж не хочется колесить по эльским трассам в одиночку, я сниму такси и приеду за тобой. Да, если угодно, давай прогуляемся по кварталу, посидим в каком-нибудь кафе, поедим, если погода будет не менее теплой, чем сегодня, мороженого… хорошо, Эд. Я буду тебя ждать.
Он подозревал ее. И
