За ним, штурманом «Asphodelus-а», никто не приедет на такси. Он простоит у южной станции час, или два, или всего пятнадцать минут, снова наберет номер девушки по имени Лойд — а ему ответит вежливый оператор. «Извините, аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»…
Она вновь странно искривила губы — не улыбка, не усмешка, не гримаса, — и еще немного отложила расправу над собой, потому что ей на ум пришла некая забавная, хотя и глупая, мысль.
Связь на чертовом колесе ловила неважно, и все-таки — аппарат абонента, избранного бывшей напарницей капитана Хвета, поймал — и радостно принял поступивший сигнал.
Она испытующе посмотрела на взлохмаченного Адлета, на аквариум с карпами за его спиной, на женщину, перебиравшую банки с дешевым кетчупом. Он испытующе посмотрел на кабинку чертова колеса, на пламенеющую надпись «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ», на город, возникший далеко внизу.
Он умело подмечал детали вроде стыков, узлов и креплений, а потому не испугался — и даже позы не переменил.
— Катаешься, о дочь великого солдата?
— Катаюсь, о сын Господень. Благослови на битву, — попросила девушка.
Адлет серьезно покивал:
— Да пребудут с тобой силы предков, и отца твоего, и матери, и любой крови, от которой ты происходишь. Да пребудут с тобой силы Господа моего, и ангелов, и небес, и да будешь ты благословенна. А если без шуток, — он отодвинулся куда-то за стеллаж, — то все ли в порядке, Лойд?
— Разумеется. Ладно, спасибо за помощь. Пока, Адлет, увидимся в марте. Я соскучилась, так что буду выспрашивать обо всех твоих делах.
— Если буду пьян — не отвечу, — рассмеялся механик.
Чертово колесо протащилось над самой землей, скрипнуло и принялось подниматься.
Тогда, с Талером, оно было неотразимо.
Оно было неотразимо и сейчас, но Лойд мучительно не хватало голоса. Мягкого, очень теплого и такого родного, что воспоминание царапнуло девушку больнее ножа.
Дуло пистолета неприятно холодило висок.
Увидимся в марте, Адлет.
Эдэйн… увидимся у станции завтра.
Талер… если ты где-нибудь еще есть, можешь ли ты встретить меня спустя…
…секунду?..
========== 16. Бессмертный ==========
Он хотел вернуться на Карадорр. Хотел убедиться, что Кит не болтает с человеком, чье лицо изуродовано шрамом. Он хотел убедиться, что все нормально, что все по-прежнему, что заснеженная земля такая же, какой он ее запомнил — но она изменилась, неправильно, болезненно изменилась, и теперь он пытался понять, как именно.
Попытки были неудачные.
Чем дольше он думал о Карадорре, тем больше ему нравилась Тринна. Тоже холодная, тоже — заснеженная, зато — гораздо более… распахнутая. Чем дольше он думал о Карадорре, тем чаще ему вспоминался юноша по имени Тельбарт, и девушка по имени Эли, и тот последний, тревожный, тайный разговор с ней — вдали от лорда Сколота и вдали от короля, чтобы никто не слышал ни единой фразы.
Ни единой.
Он рассказывал ей, что Сколот не умеет любить. Он рассчитывал ее образумить; он верил, что знание о старухе Доль, о болезни и о полном уничтожении детских, а потом и взрослых, эмоций поможет Эли отвернуться от карадоррского юноши. Но в то же время он боялся, что девушка испугается, или закатит ему истерику, или побежит и влепит его подопечному сильную, безжалостную пощечину.
Не оправдалась ни одна из его надежд. И — ни один из его страхов.
Она просияла. Она восхищенно выдохнула, она заявила, что ни за что не забудет о лорде Сколоте. Что обязательно его дождется, что обязательно его примет, что если нигде на Карадорре у него однажды не получится найти укрытие — она предоставит ему свой дом, и свой лес, и свою любовь.
— Я сделаю все, чтобы это стало любовью, — горячо произносила она. — Я сделаю все, господин Эс.
Дракон помолчал, размышляя над ее словами.
— Вы так и не уловили сути. Моему подопечному любить просто нечем.
Эли подняли брови:
— Тем более! Вы задумайтесь — ему НЕЧЕМ любить, НЕЧЕМ сожалеть, а он все равно мечтает выбить у себя эти чувства, мечтает с боем их отобрать! — ее золотистые глаза горели таким восторгом, что господин Эс им едва не заразился. — Это же потрясающе!
Он тогда промолчал, потому что она была права. И обманывать ее, убеждая в полном равнодушии Сколота, крылатый человек не отважился.
Подземная огненная река ушла из-под империи Сора, подземная огненная река миновала тоннели под белыми от снега пустошами — и пропала где-то у берега Великого Океана. Господин Эс боялся, что она доползет до Тринны и сожжет ее, а потому раз пять выбирался по ночам из Лаэрны, выгибал шею и принимал свой запасной облик. Мощные крылья колотили по морозному воздуху, мощные крылья грозили вот-вот заледенеть — и как же хорошо, как же волшебно, что в противовес карадоррскому холоду внутри господина Эса жила буря. Пускай не такая мощная, не такая ровная, как у реки, пускай не такая глубокая — но буря, и она вынуждала таять острые кусочки льда, прилипшие к перепонкам.
Он летал над океаном, над морями и над берегом, но места, куда ушла река, не нашел. Догадался только, что она обошла триннскую землю по дуге.
И ладно.
Паршивое настроение ходило за ним повсюду, портило его отношения со всеми, кроме Сколота. Он старался не покидать особняк, но его постоянно тянуло то на площадь, то вообще в окраинные переулки; он шатался по ним, попеременно сутулясь и принюхиваясь. Не было ни знакомого запаха, ни песка, случайно выпавшего из руки; не было ничего, что могло бы вызвать у него обоснованное подозрение. И все-таки — он чуял, нутром и сердцем, что Кит поблизости, Кит не в пустыне — просто не хочет показываться ему на глаза…
Уходи, лаэрта.
Разве ты забыл мое имя?!
Он ведь произнес это глухо и невнятно, и болели треснувшие губы, и Кит был — размытый силуэт у краешка моря. Он ведь произнес это глухо и невнятно — а запомнил едва ли не криком, отчаянным, сорванным и умоляющим. Не выгоняй, пожалуйста, не надо, позволь мне остаться, позволь остаться, я буду рядом с тобой, вечно — буду рядом с тобой, и под моей защитой никто не посмеет повлиять на твою тоску. И не будет, слышишь, не будет никакой тоски, я сотру ее, перепишу — заново, и ты снова научишься быть если не до конца счастливым, то хотя бы…
Невидимая граница вдоль теплого течения. Оттуда
