Талер обошел капсулу по дуге, не желая к ней прикасаться. В полицейской Академии, понятное дело, рассказывали, что Союз — это сборище маньяков, психически неуравновешенных, достойных лишь полного уничтожения. И сейчас мужчина был обязан испытать к мертвому человеку в капсуле гнев, испытать хоть какое-то отвращение. Открыть ударопрочное стекло — и расстрелять, уничтожить, вынудить разлететься пеплом.
А ему было жаль.
Пополам с горечью и болью — жаль.
Переход между внешним и внутренним шлюзами не работал. Распахнув один, команда позволила космосу войти, пригласила в нутро «Entladung-13». Крупный корабль, построенный во славу оружия, оснащенный пушками и способный разнести поле боя на молекулы, вывели из строя хакеры, и поэтому он был почти цел.
Почти — потому что брешь в лопастях двигателя было некому починить.
— Адлет, — обратился к механику Талер, — закрой за нами шлюз. И запусти, пожалуйста, систему циркуляции воздуха.
— Капитан, — укоризненно произнес Адлет, — я все понимаю, но эта идея — очень, очень плохая. Как правило, Совет не шутит, и если он передал, что на борту находятся киборги, значит, они там находятся. И воздух им как шел, так и ехал, чистая механика не нуждается ни в каких дополнительных условиях. Если вам придется бежать, то закрытая створка…
— Адлет, — перебил его мужчина. — Оставь свои доводы при себе. И будь любезен выполнить мой приказ.
Механик скривился, а потом снова собрал свои безумные мысли в кучку.
— Да будет так, воин Господень. Но ты пожалеешь о требованиях своих, ибо Господь высоко ценит смирение, а в тебе смирения ровно столько же, сколько в…
— Адлет! — вмешался Эдэйн, сообразив, что капитан — и Лойд — намерены выслушать его проповедь от начала и до конца. — Мы вообще-то на задании!
— Молчи, смерд, — пресек его попытки механик. Но все-таки притих, и вдоль обшивки принялись постепенно загораться вертикальные светодиодные панели.
А потом космическая тишина закончилась.
Надрывно зашипели трубки вентиляции, мелодично что-то произнес корабельный искин. Машинный отсек вырабатывал воздух едва-едва, с натяжкой, но спустя минут пятнадцать команда избавилась от лицевых щитков, и Джек опасливо принюхался, а Эдэйн поправил свою клипсу.
В углу рубки чернело пятно пожарища, а на него смотрел, безрадостно ухмыляясь, новый мертвец. Этот был, пожалуй, старше, чем юноша в капсуле хранения, хотя смерть избавила его от возраста, нежно разгладила морщины между бровями, уберегла остекленевшие синие глаза.
Его руки лежали на подлокотниках. Его распахнутые, вывернутые ножом руки, и кровь озером катилась по обшивке пола, пока не высохла. Брошенный пистолет валялся у штурвала — со строгим «1.5» на выцветшем индикаторе.
Талер поежился. И наклонился над пожарищем, активируя сканер.
Это были его товарищи. Это были его товарищи, убитые неизвестно ради чего, сожженные неизвестно ради чего. Хрустящие ломтики пепла услужливо ломались под любым неосторожным касанием. Хрустящие ломтики бесполезного уже пепла.
…снег закончился, небо стало чистым и голубым, высотки соскребли со своих крыш белые ледяные сугробы. Суровая зима EL-960 была твердо намерена закончиться, была твердо намерена уступить такой долгожданной, такой овеянной мечтами весне. И пели редкие серые птицы, и обрастали почками и бутонами деревья, и первая листва зеленела под сиянием довольного, счастливого солнца. Какая разница, что февраль, какая разница, что до марта еще три недели — главное, что снега больше не будет, что буря ушла прочь, и не надо больше прятаться по домам, и можно пройтись по магазинам, и клубам, и… паркам.
Она собиралась дольше обычного. Расчесалась, как следует затянула пряжку ремня. Застегнула пуговицы рубашки — красной и клетчатой, широкой, с аккуратно выглаженным воротником. Вдохнула…
…запах одеколона и сигарет.
Будет весна.
Будет.
Уже скоро.
Вселенная не сломалась. Не замерла. Планета под номером 960 медленно и неустанно вращается, вокруг нее кружатся луны-спутники, и выступают из небесной синевы звезды, и космическая тишина раскинулась высоко вверху, ожидая своей победы.
Но она ее не одержит. Никогда — не одержит, потому что люди научились пересекать ее с помощью кораблей, потому что люди научились убивать ее наушниками, и клипсами, и отдельными каналами связи. Не одержит, потому что люди не боятся, не трусят, не убегают.
Потому что люди скоро ее вытеснят, и построят искусственные планеты, и некое подобие настоящих атмосфер, а может — весь этот космос оборвется, его забьют железными дорогами, станциями, тоннелями и тротуарами, и забавные фигуры с воздушными баллонами на бедрах — или на спинах — будут разгуливать по мертвому телу тишины…
Она подняла глаза.
Будет ли небо, если не будет — кораблей? Будет ли небо, если независимые, обитые сталью пути соединят сектора?..
Мимо проехал забитый людьми автобус. А за ним — еще один, и водитель широко улыбнулся девушке, поглядевшей на него с края пешеходного перехода. Красный свет, желтый, зеленый, кроссовки неуклюже и забавно шлепают — у протезов цельнолитые стопы, неподвижные, лишенные всякой гибкости.
И все равно — самые лучшие.
У меня была длинная, потрясающе длинная — для человека, обреченного с момента рождения, — жизнь. Я видела моря, и видела горы, и пустыни я — видела; мне попадались шоссе, ведущие куда-то вдаль, по сухой равнине или по кромке поля. Мне попадались океаны, и попадались орбитальные станции, и густые леса, никем не затронутые, свободные, светлые…
Был камень, алтарь, и оскаленный рот высокого господина, одетого в белый бесформенный балахон. Был синий пролив, наискось пересеченный паромом, и покинутые лодки, и пирсы, и соль на берегу. Был человек у запертого шлюза, раненый человек, сказавший…
Птицы хлопали крыльями. Крикливые, шумные, очень сильные птицы.
Было не только это, сказала себе Лойд. Было не только это. Был особняк в Эраде — особняк семьи Хвет, проданный какому-то богачу. Было кладбище, была могила, а на ней — имя Талера Хвета, хотя Талер стоял рядом с маленькой беловолосой девочкой и прятал ее ладонь в кулаке, сжатом чуть-чуть — чтобы не причинить боли…
Был другой, совершенно другой Талер. Жестокий, самоуверенный, непредсказуемый. Талер, у которого не было сигарет, который, волнуясь или будучи растерянным, кусал себя за костяшку пальца. С ног до головы заляпанный кровью, чужой кровью, окутанный ароматами железа и гари…
Она остановилась у ворот парка. Сторож покосился на очередную гостью и кивнул — проходи, мол, все аттракционы работают, все аттракционы готовы тебя принять…
Солнце падало. То есть оно, конечно, плавно опускалось, но для напарницы капитана Хвета — падало, торопилось, выбрасывало минуты прочь. И они сыпались, белыми крупицами теплого песка сыпались между пальцев.
Ей не хватало решимости. Не хватало смелости.
Ей
