Резкая смена декораций. Не хуже, чем в театре.
Помнится, восьмилетний Шель как-то ходил в театр за компанию со своим отцом. И сердито, недовольно глядел на выступление тамошних артистов.
Они были абсолютно бездарны. Все, что они делали, казалось таким фальшивым, что мальчик искренне пожалел о купленных отцом билетах и о том, что в кармане его дорогой одежды нет ни единого тухлого помидора. Запустить бы им прямо в лицо главному герою, запустить бы им прямо…
Обозленная женщина, чей сын погиб на войне, погиб в один из первых же дней, запустила камнем в лицо высокому худому человеку. У высокого худого человека, смутно похожего на господина Эса, тянулись по раненой скуле швы; эти швы переползали на его шею, эти швы портили, эти швы — буквально — уродовали, но он почему-то ими дорожил. Высокий худой человек дорожил своими ранами, он ими — гордился, он гордился их глубиной, и каждой перенесенной болью, и…
Потому что без этих ран у него ни за что не получилось бы стать собой.
Смотри на себя… шире, усмехнулся господин Эрвет. Смотри на себя… шире. Ты был таким наивным, таким забавным человеком в тот день, когда я впервые тебя заметил. Ты был таким испуганным, таким… невероятно глупым, и все-таки — сквозь эту наивность, и глупость, и твой испуг можно было различить нынешнего Талера Хвета. Нынешнего… того, которого я лично вырастил.
Я знал, что на твоих родителей нападут. Я знал, что ты наверняка поймешь это раньше, чем погибнешь. Я поставил на карту все, отталкиваясь от едва понятных соображений… и, представляешь, получил это «все» обратно. В удвоенном размере. Получил это «все» обратно… вместе с тобой.
Я обманывал тебя. Я искажал правду, я крутил ею, как хотел. Я изменил тебя, я сделал все, чтобы из глупого, наивного мальчика вырос убийца. Я намеренно… дал тебе всю твою жестокость. Я поступил так… намеренно.
Ты жил в моей комнате. Только с тобой — и больше ни с кем на свете — я бывал искренним. Только в тебя я верил, как верят порой в Элайну и четырех Богов. Только в тебя я верил, как верят порой в чудо.
И только тебя я в итоге… отпустил.
Помнишь, я говорил, что ты — не более, чем фигура на доске для шахмат? Помнишь, я говорил, что ты — хуже обыкновенной пешки? И ты смеялся, а я понятия не имел, почему.
Но теперь все отлично, Талер. Теперь я… понял.
Я понял до конца.
Я тебя отпустил, заменил тебя кем-то еще, и партия не закончилась. Я вел игру, постоянно, с раннего юношества, я руководил пешками, давал приказы офицерам — и любовался, как вертится и ловит янтарные блики солнца мой с такой любовью построенный механизм. Я посчитал себя достойным трона Малерты, и достойным Соры, и достойным Линна. Я посчитал себя достойным белой пустыни где-то там, за синевой океана, за Драконьими Островами, к северу от Адальтена…
А на самом деле я не достоин… даже тебя. Даже тебя одного, Талер.
Я отпустил раненого, уставшего, разочарованного человека… я позволил ему быть, кем угодно.
Я его бросил.
И он пошел по Малерте, по всем ее дорогам и пустошам, по всем ее городам. Он совершил то, чего я от него требовал — собрал и заставил работать Сопротивление, двинулся войной на тех, кто ненавидел иные расы. Он добрался до Вайтер-Лойда, убедился, что убивает не зря, он спас маленькую девочку и оставил ее жить в подземных коридорах Проклятого Храма… он, в отличие от меня, никогда — и ни от кого — не отказывался.
Шель не умел плакать. Он был высокородным, он был самоуверенным, он был бесконечно гордым.
И он лишь упрямо поджал губы.
Сон продолжился, но в нем уже не было ни обозленной женщины, ни Талера Хвета. В нем не было никого — лишь силуэты гор над зеленой шапкой леса и рисунок, выведенный углем на стене: все те же горы, стилизованные художником так, что опознать их не получается. Они больше похожи на клыки чудовища, или на странную диадему, или на ожерелье, но мальчишка с ясными серыми глазами задумчиво хмурится и говорит: «Это он… Это Альдамас».
А рядом с ним замирает, хмурясь не менее задумчиво, тот самый парень в кольчуге. И недоуменно пожимает плечами…
Молодой человек с двумя скрещенными у переносицы шрамами аккуратно гладит кота. А кот прижимается к нему всем телом — и шипит на невысокую седую старуху, протянувшую ладони к теплому кошачьему боку.
«Эдлен, дорогой, животное необходимо для ритуала…»
«А-а-а, вот как? Значит, мы не будем проводить ритуал».
Над Карадорром взошло солнце.
Покорно и устало — взошло.
Он очнулся от сильного удара ногой.
От сильного удара ногой… по затылку.
Спать, настойчиво умолял его кто-то. Спать. Я так вымотался, я так поистрепался — я больше не могу; давай, пожалуйста, уснем и больше никогда не проснемся. Давай, пожалуйста, уснем — и пускай нас хоть на помойку выбросят, лишь бы не было нужно снова открывать глаза…
Но он, конечно, не подчинился. Он, капитан Талер Хвет, не был обязан кому-либо…
Загрузка не окончена. Внимание, загрузка не окончена; ваша цепь «W-L» подлежит немедленному обрыву. Операция не может быть завершена…
Слова бегали по экрану, суматошно, безумно, в ужасе; слова походили на муравьев, или на мух, или…
Интересно, где Лойд? Я так ее ждал…
Вы хотите возобновить загрузку?
Он сощурился. Если это поможет все-таки что-то изменить, если это поможет выбраться, то, разумеется, «да»…
Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода «T-R» и последнего звена цепи…
Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода…
Загрузка. 10%… 15%… 20%…
Он терпеливо ждал. Почему бы и нет, если об этом просит такой вежливый, такой умный, такой расчетливый механизм? Это как болтать о погоде с корабельным искином — вроде бы полный идиотизм, но зато собеседник отвечает на любое слово, и если тебе не нравится дождь, или не нравится особо яркий и душный день, он не станет возражать и не произнесет: «А мне…»
Загрузка. 70%… 75%… 80%…
Он сообразил, что крепко сжимает пальцами рукоятку пистолета.
И — слышит какие-то надрывные, какие-то безрассудные крики.
«Бей малертийца!»
«А-а-а-а, Дьявол забери!»
«Все твои сородичи обязаны сдохнуть так же, как и ты, мразь!»
Очередной удар по затылку. Его передернуло, и по спине побежали чертовы ледяные лапки мурашек.
Интересно, где Лойд? Он смутно помнил, как вились вокруг чужие бесполезные голоса. Как ругался пожилой мужчина, ломая горлышко стеклянной ампулы. Как больно, невыносимо больно было внутри — будто и сердце, и легкие, и все чертовы сосуды сейчас разорвет, и кровь польется — рекой, и кровь…
Окажется пеплом.
Загрузка. 95%… 100%. Будьте осторожны, цепь «W-L» нестабильна
