У ворот Нельфы пришлось долго и муторно торговаться, рассказывая стражникам, что Лойд — потерянная сестра господина Эрвета, и если ее задержат еще хотя бы на пять минут, глава имперской полиции лично явится и надает всем участникам спора оплеух. Стражники сердились и переглядывались, никак не желая уступать — но высокий сержант, проходивший мимо, заметил господина Хвета и поспешно велел оставить его в покое, потому что имел с ним дело полугодом ранее и так огреб за попытки порыться в дорожной сумке, что вспоминал ту роковую смену с невольным содроганием и стыдом.
Жилые улицы города не понравились Лойд. Во-первых, люди все-таки отличались, хоть и совсем чуть-чуть, от ее родного племени. Во-вторых, она подробно и ясно помнила, какими они бывают, например, на EL-960, а потому хваталась за рукав Талера и притворялась, что ни черта важнее этого рукава на свете не существует.
Потом жилые улицы кончились, и дышать стало гораздо легче.
— Это — мой дом, — гордо произнес мужчина, замирая на пороге Проклятого Храма.
Черный, как ночная темнота, мрамор. Белые прожилки. Трещины в стенах, крыше и арке входа. Руины внешней галереи, поросшие диким виноградом. А внутри звучат негромкие, какие-то призрачные голоса; Лойд навострила уши, но не сумела разобрать, о чем они там беседуют.
Тем не менее, храм не вызывал у нее приятных ассоциаций. Где-то в его недрах, напомнила себе девочка, есть залитый кровью алтарь, и хотя кровь там лилась человеческая, а не моя, мне будет противно, страшно и…
— Не бойся. — Талер опустился перед ней на колени и сжал ее холодную крохотную ладошку. — Слышишь? Не бойся. В этом храме никто, я клянусь, никто не посмеет тебя обидеть. Если хочешь, я буду твоей охраной.
Она застыла, не способная отвести глаза, не способная отвернуться.
Потому что теперь, здесь, он был так похож на Талера с «Asphodelus-а», что у нее перехватило дыхание, и колючий ком продирался по горлу, надеясь, что она не выдержит, что она заплачет. И его надежды были оправданы — девочка съежилась, жалко скривила тонкие губы, и слезы вспыхнули в уголках ее век, словно пронизанные светом солнца сапфиры.
— Я не… боюсь… — глухо произнесла она. — Если меня поведешь ты, я не буду… бояться…
И — нога в ногу со своим любимым, своим дорогим Талером — переступила храмовый порог.
В кабинете господина Эрвета было душно и полутемно. Горела всего одна свеча, да и та норовила утопить фитиль в каплях воска, раскаленного, как драконье брюхо — и свет колебался, дрожал, складывался в подвижные, звериные тени. Но Шеля не беспокоил. Нет.
У Шеля были другие причины беспокоиться.
— Жарко, — пожаловался Талер, оттягивая воротник. И тут же плотнее обернул его вокруг шеи: — Нет, холодно… что за бред?..
Он сидел в том же кресле, что и обычно, держал на коленях увесистую папку с раздобытыми сведениями — и покачивался, как пьяный. На левой щеке выступил румянец, красный и приметный даже в полумраке; на правой пламенел шрам, но было в его облике что-то неправильное, не такое, как запомнил господин Эрвет. Господин Эрвет вообще очень хорошо разбирался в чертах лица Талера, и сейчас они ему совсем не нравились.
— Боюсь предположить, кто в этой комнате горячее, — насмешливо сообщил он. — Ты — или эта проклятая свеча.
Талер попробовал засмеяться, но получился невнятный хрип.
— Неужели в рядах Сопротивления, — продолжал его собеседник, — некому позаботиться о таком принципиальном лидере? Если ты сам не можешь преодолеть приступ, взял бы да позвал на помощь кого-нибудь из своих товарищей. Почему нет? Почему ты никогда этого не делаешь?
— Потому что я принципиальный, — едва слышно отозвался Талер. — Я не люблю, когда обо мне заботятся.
Он поднялся, абы как запихнул документы в сумку и направился к выходу. Вполне ровно, и Шель втайне восхитился его решимостью и, пожалуй, наглостью — кто еще посмел бы так откровенно обманывать главу имперской полиции, человека, на чьих плечах полыхают золотые погоны?
У самой двери Талер обернулся, укусил себя за костяшку пальца и негромко спросил:
— Шель, а ты… ну, имеешь представление… о том, что такое ДНК?
— Нет, — честно признался тот. И настороженно уточнил: — Это что-то важное?
Его собеседник выдохнул.
— А… железная дорога, Шель?
Господин Эрвет сообразил, что его гость либо уже бредит, либо сошел с ума. И терпеливо пояснил:
— Талер, дороги не бывают железными. Они бывают грязными, пыльными или каменными, но никому и после девяти бутылок вина не придет в голову идея выковать их из железа. Ты мне веришь?
Мужчина не ответил и собрался было выйти в коридор, но Шель, внезапно ощутивший себя тем еще ублюдком, догнал его и поймал за локоть:
— В чем дело, Талер? Что с тобой случилось?
Лихорадочный румянец на левой щеке. Блестят резко посветлевшие голубые радужки. На переносице — черная в синеву клякса; видно, глава Сопротивления пользовался чернилами, но в порыве свойственного ему гнева, увлечения или задумчивости мазнул себя кончиком пера по лицу. И что-то в этом лице — не такое, вовсе не такое, каким должно быть…
— Дирижабли, — произнес Талер так тихо, что господин Эрвет скорее прочел это загадочное слово по его губам, чем различил при посильной поддержке слуха. — Дирижабли умеют летать по небу… как птицы…
Шелю стало нехорошо.
— Вернись, — потребовал он. — Заходи. Спокойно, я все исправлю… не могу же я отпустить тебя домой в таком состоянии, ты не дойдешь…
Талер криво усмехнулся:
— Все как в старые добрые времена… помнишь, как я спал на перекладине балдахина, а ты бросался в меня подушкой, если я начинал болтать всякие глупости…
— Сядь, — скомандовал господин Эрвет. — Сядь и расскажи мне, что такое эти твои дирижабли, ДНК и железная дорога. Только…
Он запнулся и не договорил.
Глава Сопротивления покорно опустился уже не в кресло — на диван. Папка легла рядом, как домашняя кошка — такая же зависимая от своего хозяина, потому что хозяином ей достался воистину превосходный человек.
Рассказывать Талер не спешил. Его пальцы перебирали узкую манжету рукава, будто надеясь рано или поздно оторвать ее с корнем, ощупывали швы и шарили по вышитому портнихой узору — размеренно, вкрадчиво, но так нервно, что Шель не находил себе места.
— Есть особый, — сказал Талер, — генетический
