— Пошли, — тихо скомандовал мужчина. — Пора.
— «Часа два», — скорее прошептал, чем произнес, Лаур. — Часа два. Пожалуйста, командир, давай подождем, пока они перебьют их всех. Потому что я не выдержу, я не перенесу, я повешусь на ближайшей березе, если кого-то из этих… если кого-то из Тэй…
Талер сглотнул.
— Все в порядке, Лаур, — твердо заявил он. — Все в порядке. Побудь пока здесь, покорми лошадей и… и почитай книжку, вот, возьми. — Господин Хвет протянул парню какой-то научный сборник под неуклюжим тряпичным переплетом. — Я пойду… сам. Один.
Лаур мысленно обругал себя за трусость и малодушие, но все-таки подчинился. Сжал чужие поводья в кулаке так, что они жалобно заскрипели, и уставился на тучи, на сырую землю, на траву — на что угодно, лишь бы не смотреть, как торопливо, неуклонно шагает к Вайтеру командир Сопротивления. Лишь бы не смотреть, как ему, командиру, снова хватает смелости на что-то большее, чем стоять в стороне.
Лаур никогда не плакал над гибелью, допустим, людей, потому что людей забирает в небесный чертог Элайна, и там они становятся счастливы, даже если всю жизнь их преследовали такие беды, что человек чуть слабее на их месте сломался бы, как тонкий тополиный прутик. Но гибель племени Тэй, отдаленная, скрытая за частоколом и дымом, ударила по нему деловито и основательно, коснулась таких затерянных уголков его души, что парень о них и не догадывался, пока горечь не принялась душить все подряд. И ладно бы только гибель — но шаги командира, уверенные, размашистые шаги, чавканье луж под его низкими ботинками были, черт возьми, еще хуже.
— Прости, — выдавил из себя Лаур. — Прости, господин Хвет…
Талер не услышал.
Женский силуэт на фоне странного окна. У женского силуэта нет ног, но есть изящные металлические пластины, а в них — какие-то веревки, какие-то трубки, какие-то мелкие детали. Вот, громко, словно бы со сцены бродячего театра, завопил кто-то в сознании мужчины. Вот, полюбуйся — это провода, это канал для подачи топлива, это — шестеренка, вроде механизма в часах, понимаешь? А ты сидишь за столом и куришь дешевые сигареты, и твои легкие полны дыма, и ты пахнешь табаком, и у тебя никотиновый голод просыпается через каждые полтора…
— Капитан, давайте ужинать! Включайте скорее вентиляцию, смахивайте пепел в мусорный пакет, и сигареты, если можно, смахните туда же, потому что мне решительно надоело ими травиться! Вы отдаете себе отчет, что для некурящих людей ваша вредная привычка еще вреднее, чем для вас?
— Джек, — усталый голос режет надвое тишину, — прошу тебя, потеряйся…
Талер пересек линию ворот — и замер.
Джек. Такой рыжий, насмешливый двадцатилетний мальчишка; он работает пилотом на «Asphodelus-е». Родом с DH-12, сектор L-442. Его дом расположен у моря, и солнце беспощадно обжигает спину и все прочие ненароком подставленные части тела, и Джеку уже десятки раз предлагали съехать и купить себе личный особняк на хмурой VAL-50, но он лишь отмахивался и болтал, что ни за какие коврижки не покинет родную планету. Джек, такой неуравновешенный, такой порывистый — и в бою, и вне боя.
Но откуда, дьявол забери, откуда я его знаю?!
Солдаты поглядывали на мужчину искоса, безо всякого интереса. Они свою задачу выполнили — и теперь с удовольствием бродили из дома в дом, собирали ценные вещи, обсуждали, как потратят золото, полученное за такую «опасную» и «рискованную» работу. Посреди улицы, там, где она раздавалась вширь, горой валялись утыканные арбалетными болтами дети племени Тэй — в основном юноши, в основном не старше восемнадцати лет. Двоих или троих все еще сотрясала агония, и на Талера слепо, безумно таращились темно-карие глаза. Вот они застыли, вот они остекленели, и судорожно сжатые пальцы выпустили рукоять меча…
— Не нравится? — нахально бросил мужчина с россыпью золотых ос на погоне — вероятнее всего, полковник. — Но и господин Эрвет не одобрит, если вы рухнете в обморок прямо тут.
Талер оскалился, схватил его за воротник и дернул на себя — так, чтобы под выставленным коленом хрустнули ребра. Полковник заорал, будто его не били, а резали, но вскоре подавился этим же криком и принялся хватать воздух ртом, как рыба, покинутая прибоем на сухом берегу. Господин Хвет наступил ему на грудь, повернул подошву, желая причинить так много боли, чтобы черты солдата перекосило, перекосило, перекосило, — и прошипел:
— Зато господин Эрвет вполне одобрит, если вас убьет ваше собственное хваленое красноречие. Ну как оно, болит? Болит, я спрашиваю? Нет? А так?
Полковник весь позеленел — и потерял сознание.
Он не мог и заподозрить, как ему повезло — ведь, продолжи он кривиться и стонать под ногами Талера, и мужчина убил бы его, не сдержал бы пламени, выплеснул бы наружу весь тот гнев, за которым, собственно, и пришел. А так — пнул обмякшее тело носком ботинка и зло, отрывисто засмеялся, распугивая прочих солдат — те пока еще не забыли, что к человеку со шрамом благоволит глава имперской полиции, и не отважились пересечь невидимую границу, отделявшую их от излишне самоуверенного товарища.
Женский силуэт на фоне странного окна.
Талер понятия не имел, почему его так тянет к маленькому острову. Паром пламенел яркими алыми угольками, оборванные тросы лежали на воде и на лодках. Кое-где не хватало весел, но мужчина отобрал второе у какого-то перепачканного золой солдата, рыкнул — и переступил деревянный борт ненадежного, крохотного суденышка. Оно закачалось под ним, как бы намекая: не плыви, что забыл командир Сопротивления в залитом кровью «чистых» детей храме? Но то, что копошилось в уме Талера и пестрело картинами, которых он на самом деле никогда не видел, было сильнее.
Расстояние между Карадорром и островом Лойд показалось мужчине вечностью. Храм смутно маячил впереди, как заноза на полотне океана, и поблескивал его шпиль, и багровая река текла от порога к пирсу, бурлила, впитываясь в камни, привыкшие глотать ее без раздумий, шипела под сапогами солдат. Те собирались уходить — видимо, уже перебили всех, кого нашли, и украли все, что сочли достойным; на Талера они посмотрели, как на идиота.
Он дождался, пока они уплывут. Он стоял на каменном пятачке суши, перед створками, сорванными с петель, а
