— Понимаю, — серьезно покивал Тэй. — Вы предлагаете обменяться кровью, господин Элентас? Вы уверены, что подземной огненной реке безопасно обмениваться кровью с Гончим, носителем полноценного «лойда»?
Паренек пожал худыми плечами:
— Огонь пожирает все, господин Лерт. Лучше скажите — вы согласны?
Гончий, не отвечая, потянул из ножен узкий охотничий клинок.
Красная кровь на широкой ладони спокойного, несколько равнодушного к боли мужчины. И багровая, с оранжевыми танцующими искрами — на ладони паренька…
Талер осознал себя распятым на проводах. На железных проводах, подключенных к линии позвоночника, а еще — к плечам и шее, ноющей, затекшей и как будто готовой треснуть.
Мучительно хотелось курить. Настолько мучительно, что образ пачки сигарет маячил перед его зрением — голубой силуэт кита, неизменный логотип его любимых «Whale»…
Впереди был экран. Маленький экран, битые пиксели и надпись: «Вы действительно хотите активировать код? Это может иметь необратимые для Вас последствия».
Воины стоят, не выпуская из рук мечи или древки копий. Воины стоят, с ненавистью изучая противника — а под ногами у них текут, поблескивая под весенним солнцем, густые карминовые ручьи. И лежат мертвецы, которым уже до лампочки, одержат ли победу их тупые, разжиревшие на подачках императора генералы…
Правая рука Талера была сломана. А ведь он предпочитал именно ее, когда речь заходила о мечах или пистолетах. И когда речь заходила о том, чтобы, наконец, поджечь удобную связку харалатского динамита.
Поэтому он коснулся экрана левой.
И тут же пришел в себя.
В карцере «Chrysantemum-а» было темно и холодно. И застывала под щекой лужа, липкая и совсем недавно — горячая. Карминовый цвет… разорванный шрам.
Как же я устал, подумал мужчина, тяжело опираясь на обшивку стены. Как же я устал. Эта хваленая планетарная полиция — неужели она и правда не сумела договориться? Неужели она и правда приняла чемодан с деньгами, или банальное сообщение о том, что на карту зачислены бешеные деньги? Неужели она и правда обрекла на смерть целый город — и Талера за компанию, потому что не сомневалась: Талер, едва услышав о количестве заложников, забудет обо всем, в том числе и о девочке по имени Лойд?..
Девочка по имени Лойд. Где-то там, на борту его «Asphodelus-а».
Он сжался в измученный комок на полу. Захрустела корочка лужи, свело правую половину лица; теперь она была беспомощна, эта правая половина. Какие там разговоры, если и веки поднимать — он вынужден через боль?..
Спать, приказал себе Талер. Спать. Из карцера не выбраться, шлюз не выбить — значит, пора спать. Пускай так, пускай роль подушки сыграет лужа крови, пускай будет холодно и темно. Пускай там, за панелями и сенсорами, сидят и чувствуют себя счастливыми Дик ван де Берг и Мартин Леруа. Долго они счастливыми не будут — либо Лойд пальнет по «Chrysantemum-у» из бортовых орудий, либо Талер задушится воротником… или зарежется полумесяцами.
Он сжал их в ослабевшем левом кулаке. Два зазубренных полумесяца. Постоянный символ полиции. Космической полиции, места, где он был кому-то нужен… и мог кого-то спасти.
Ему вспомнился парад — последний парад по случаю выпуска. Где все молоды, полны энтузиазма и, чего греха таить, гордости. Где все одеты в темно-зеленую форму, все причесаны, у всех — до блеска начищенные ботинки. И преподаватель ругает мальчишку-Адриана за браслет, широкий кожаный браслет, умело спрятанный под манжетой рукава…
Адриан был чудесным. Добрым и бескорыстным, хуже библейского святого. Делая людям добро, чаще всего — тихо и незаметно, он ничего не требовал от них взамен. Ему не было ничего нужно. Он просто любил своих друзей, никому, впрочем, не открывая причину этой любви. А там ведь была причина — была наверняка…
Задремав, он снова оказался перед экраном. Битые пиксели бегали по нему, словно демоны, внезапно получившие плоть. Битые пиксели щерились кривыми серыми лицами, усмехались: мол, как поживаете, капитан Хвет? Небось, хорошо? Бросили свою команду, взяли — и бросили, да еще и ради чего? Ради промаха планетарной полиции?..
Элентас наблюдал за тем, как ползет по небу луна. Огненно-красный ореол над ярко-зелеными глазами.
Она — живая? Она такая же, как я?
Подземная огненная река живет глубоко в Сокрытом. Живет внизу, под мрачными тоннелями Изначальных, под великолепными тронными залами и под обрывками украденных небес. Воровать небеса — это весело, это популярно. Все так делают — все, кому позволяют способности. А Элентасу не позволяют. Его место — во тьме, там, где пламя никого не убьет. Его место — во тьме, там, где он сходит с ума от полного, бесконечного одиночества. Эмархи, эрды, Изначальные — какое им дело до подземной огненной реки, до покинутого мальчишки, нет, не так — до мальчишки, никогда не имевшего связи с кем-то живым?..
Виноват ли я, что течь, и гореть, и пожирать — это всего лишь мой способ дыхания? Виноват ли я, что не хочу умирать?..
Смешанная кровь между ладонями. Витки чистого «лойда» — и оранжевые подвижные искры…
Если я понадоблюсь, просит Элентас, если я буду НУЖЕН, позови меня, Лерт. Позови меня — ты сам или кто-то из твоих потомков. Передавай мое имя, как наследство. Передавай мое имя, и наступит, я верю, день, когда оно будет произнесено…
Потому что никто не зовет меня по имени. Абсолютно никто не зовет меня по имени здесь. Ведь я — огонь, я — смерть, я — ребенок подземелий. Там, внизу, помнишь — под океанами, я создаю теплые течения, и подводные вулканы, и выжженные кратеры — я НЕ ВИНОВАТ, что нуждаюсь в пище, как нуждается в пище всякое живое существо. Я не виноват, понимаешь, Лерт?..
Равнодушный к боли мужчина с аккуратно заплетенной косой. Равнодушный к боли мужчина — сидит и слепо, ошарашенно смотрит на последнее письмо своего старшего брата. Своего нелюбимого, глупого, самоуверенного — и погибшего старшего брата.
Или еще — не совсем погибшего?..
…Он проснулся потому, что странный скребущий звук повторился. Но уже не в его снах — в реальности, и правая половина лица как будто окаменела. Не жжет. Не режет. Но — размеренно скребется, сволочь…
Глаз открылся один. Только один — левый. Все еще
