— Не переживай, я крепкая, — ухмыльнулась в ответ Хилл, раскрывая ладони. — Начинай уже, не тяни!
Энью раскачался на ногах, поделав короткие прыжки в разные стороны и проверяя устойчивость тела и центр тяжести. Пустота внутри всё ещё зудила, и от этого руки казались тяжелее, чем обычно, но Энью надеялся, что тренировка поможет избавиться от этого надоедливого ощущения. Хиллеви не двигалась, только смотрела ему в глаза, видимо, читая направление следующего удара. Он сделал выпад, одновременно шагнув одной ногой и провернув другую, и кулак коснулся её ладони. На ощупь она была такой же твёрдой и холодной, как камень, и Энью подумал, что сейчас будет что-то вроде «Слабовато!», но ничего такого не последовало: Хилл просто продолжала наблюдать, и, наверное, делать выводы, так что он продолжил. Сила напора возрастала, и Энью чувствовал, как в организм возвращается энергия, но эффект оставался тем же — каждый его удар встречала стена, и неважно насколько он старался. Энью поджал губы и усмехнулся: годы обучения, месяцы практики — и вот результат — он даже не может сдвинуть её с места. На это было жалко смотреть, он — был жалок, и Энью в этот момент был единственно рад тому, что за ними никто не смотрит, а если бы смотрели — точно осудили бы.
— Не думай о всяких глупостях, — перебила очередной удар Хиллеви, и Энью почему-то даже не удивился, что его прочитали, как открытую книгу. — Нет ничего стыдного в том, чтобы быть слабее. Главное — стараться стать лучше, и всё. И ничем больше голову не мозолить.
— Вы… Ты… знаешь, я тобой восхищался, — выпалил Энью, и сразу же пожалел, что сказал так громко. — Ты сильная, ты не боишься, ты даже не чувствуешь боль! Когда я ранил тебя, у меня внутри всё перемешалось, я не знал что делать, а потом уже до меня дошло — я никогда не был сильнее, я никогда не побеждал. Извини…
— Боже, ты так напоминаешь мне себя! — засмеялась Хиллеви. — Нет, правда! Просто одно и то же. О-о-ой, знал бы ты, сколько раз те же мысли приходили в голову мне, точно не извинялся бы.
— Я же… — Энью утёр перчаткой правый глаз, — Я же потерял их всех. Всё из-за моей глупости, я ж не понимал ничего, слепо лез на рожон. Подставлял остальных, тебя чуть не…
— Эй-эй, успокойся, слушай, — Хиллеви вдруг посерьёзнела, подошла, и взяла его за плечо. Глаза её неестественно горели. — Знаешь, что… Ты прошлого не исправишь. Не-ис-пра-вишь! То, что ты сделал, ты уже сделал, и истерить по этому поводу — не выход. Да, ты ещё сопляк и нихрена не смыслишь, да, слабый, но, чёрт возьми, ты исправлять всё, что натворил, собираешься или как?! Если собираешься, так собери волю в кулак и хватить ныть!
— Я понимаю… — Энью опустил голову, и татуировка на её лице гневно задрожала.
— Эй, в глаза мне посмотри! — прорычала Хиллеви. — Не отводи. Что видишь?!
Энью увидел смерть, огромную, чёрную смерть, больше, чем человек может себе представить. Смерть была миром, и мир, заключённый в радужке, был смертью. Ему стало страшно, страшно до жути, как будто он был один в тёмной комнате, но комната была громадной, и самых чёрных углов в ней было столько, что не окинуть взглядом. В этих глазах-звёздах была боль, Вселенская боль, грехи и ошибки многих сотен лет. Он увидел, как яростно клокочет татуировка, ненасытное чёрное месиво из щупалец, зубов, ртов, пастей и всего самого мерзкого и отторгающего, что только смог придумать человек. Из самых глубин мироздания на него посмотрели четыре Ока, и взгляд этот был пронзительно чистым, но не чистым как свет, а чистым, как первозданная тьма, как сама судьба, которой подвластно и время, и расстояние. В этих зрачках не существовало ничего, кроме судьбы — искажённой донельзя, но искрящейся, как гранёный алмаз. В какой-то момент, в момент самого глубокого непонимания, самого глубинного страха, но Энью посмотрел на эту Вселенную осознанно, и вдруг понял, чего он хочет. Он хочет цель, цель любыми средствами.
— Научите меня, — шёпотом, еле слышно произнёс он, но Хиллеви всё поняла и без этой просьбы. — Научите меня, как мне спасти тех, кого я люблю.
— Для тебя ещё не поздно, так что да, я не против! — Хиллеви перешла на свой обычный тон и по-доброму улыбнулась. Энью удивился, насколько быстро она согласилась, но спорить, конечно, не стал: на всё могли быть её собственные причины. — Ты вроде перспективный парень!
— Я кое-что вспомнил, — перебил её Энью, подумав, что это может быть важно. — Я видел человека, там, в огне. Он что-то мне предложил, но…
— Ты принял это? — настороженно спросила Хиллеви. — Ты пойми, от этого зависит очень многое, хорошо, что ты начинаешь вспоминать так скоро…
— Я не знаю, — ответил Энью. Он действительно не знал, но что-то внутри него копошилось, что-то чужеродное и приятное, и Энью никак не мог разобраться, что именно. — Не знаю, честно.
— Разберёмся с этим по ходу дела, хорошо? — вопрос оказался риторическим, потому что Хиллеви так и не дала ответить. — И кстати, если что, я знала, что ты рано или поздно к нам придёшь ещё тогда, в таверне, просто ждала удобного момента, чтобы согласиться, — она снова вытянула руки, призывая продолжить тренировку, и Энью моментально вернулся в стойку.
— К слову, а тот мужчина с тобой — кто он такой? Твой слуга? — спросил он после очередного удара. Хиллеви рассмеялась, видимо, в ответ на предположение про слугу.
— Не забегай вперёд, — строго ответила она. — Узнаешь в своё время.
***
Повозка громко хрустела и скрипела, когда под колёса попадалась очередная яма. Продукты в коробках перекатывались и бились друг об друга, так что Энью никак не мог принять удобную позу, не то, что задремать. Хиллеви наоборот — откинулась, облокотившись на плечо своего спутника, и заснула, подложив обе руки под завязанные в косы на голове волосы. Полотнище шатра с краю порвалось, и теперь развевалось от быстрой езды. Сквозь прореху Энью смотрел на дорогу, уныло подмечая уплывающие назад камни и следы колёс. Хилл сначала часто прикрывала один глаз и поглядывала на него, видимо размышляя о чём-то своём, о чём ему знать не полагалось, но в итоге сонливость взяла верх над любопытством, и она прекратила. Они ехали долго, только изредка останавливаясь на недолгую передышку — тогда все трое выходили размяться и подышать. Вёз их молодой мужчина: Энью сам никогда с ним не разговаривал, но Хиллеви часто болтала с ним в перерывах и они оба много смеялись. Брови у него были тяжёлые и сильно
