Около семи вечера все восемь из нас садятся за стол. Это первый раз, когда я провожу время с тремя детьми Лауры, находящимися дома одновременно, и незамедлительно делаю о них выводы.
Хоуп — просто сокровище. Одиннадцать лет, с белокурыми волосами, серо-зелеными глазами, носиком, усыпанным веснушками, и с писклявым голоском. Я думаю, что, может быть, она так же мной очарована, раз уж потребовала стул рядом с моим и держала свою пухленькую маленькую ручку на моей руке на протяжении почти всей трапезы.
Брайсон. Тринадцатилетний мальчишка, поэтому здесь особо нечего рассказывать. Он довольно привлекательный молодой человек, очень тихий и до крайности культурный, когда о чем-то говорит. Но, на самом деле, пока что это все, что я о нем знаю.
Вон? Те дни, когда он делил комнату с Коннером, приезжающим в гости, закончены. Этот ребенок наполнен ЯРОСТЬЮ. Как ярость хищных животных, нахлынувшая в предвкушении убийств. Не то, чтобы я видела, как он топит котят, пока что не видела, но он нуждается в серьезной помощи. Незамедлительно. Ему только пятнадцать, но я видела фотографии преступников, которые пугали меня гораздо меньше, чем злой взгляд, с которым ходит этот ребенок.
— Вон, милый, почему ты не ешь? — спрашивает его мама.
— Я не буду есть дерьмо, которое она приготовила! — он указывает на меня вилкой, и я уверена, что в своих мыслях на ее месте он представляет оружие.
— Во…
Взглядом я прошу отца позволить мне разобраться с этим самой.
— И почему же, Вон? Не знаю ничего такого, что я могла бы сделать тебе.
— Ты обращаешься со всеми, как с дерьмом, и заявляешься сюда снова, как ни в чем не бывало? Да пошла ты!
Я сдерживаю Кэннона, в то время как папа держит Коннера, а Лаура и Хоуп начинают плакать.
— Вон, — спокойно произношу я, положив вилку и вытерев рот. — Какое мое полное имя? — Он вызывающе пожимает плечами. — Я приму этот захватывающий жест в качестве ответа, что ты не знаешь. — Когда мой день рождения? Мой любимый цвет? Самый любимый предмет в школе?
— Не знаю. Мне плевать, — бормочет он.
— Так будет ли справедливо сказать, что ты ничего обо мне не знаешь?
Ноль реакции.
— Ты разгневан, и, если кто в этом мире и понимает подростковый гнев, так это я. Но что я не понимаю, так это почему своей целью ты выбрал меня. Ты провел в этом доме всего минуту, короткий промежуток времени, по сравнению со мной. Ты здесь гость, не я. Я так же потеряла родителя, поэтому, если собираешься проводить вечеринку жалости, то, по крайней мере, тебе следует пригласить меня. И раз уж ты черпаешь энергию из бранных слов, — я смотрю на Хоуп и прошу ее прикрыть уши, прежде чем снова обращаюсь к Вону, — возьми, нахрен, себя в руки. Ты нихера не знаешь о моей жизни, или почему раньше меня тут не было, и почему сейчас я здесь, в своем доме. Еще раз посмеешь заговорить со мной в таком тоне, и единственное, что ты будешь есть на ужин, это твои зубы, которые я запихну тебе в глотку. Ты понял меня, злой мальчик?
— Я люблю тебя, — Кэннон лучезарно улыбается. — И после этого получу кусочек, — он рычит и наклоняется, чтобы сначала прикусить, а затем поцеловать мой подбородок.
— А я, — отец кладет свою руку на мое плечо и широко улыбается, — так чертовски сильно горжусь тобой. Есть шанс, что ты пожелаешь заняться написанием предвыборных речей?
— Ни единого, — я посмеиваюсь, качая головой.
— Я больше не твой друг, Вон. Ты очень злой, очень, очень злой, — осуждающе произносит Коннер, расстраиваясь все сильнее, пока Лаура не обнимает его за плечи и не прижимает к себе.
— Отправляйся в свою комнату, Вон. Собери всю свою электронику в кучу, и я приду забрать ее, когда семья закончит есть. Пока ты ждешь, я хочу, чтобы ты написал обо всем, что тебя по-настоящему злит, и позже мы это обсудим. Ты свободен, — Лаура заканчивает с ним и поворачивается ко мне лицом, ее глаза все еще остаются влажными от слез. — Я очень сожалею о произошедшем, но спасибо. — Она смеется, похлопав Хоуп по плечу. — Ты уже можешь открыть ушки, милая.
— Прости за ругательства в его адрес, Лаура, но в данный момент именно такой язык дает ему сил. Мне пришлось лишить его этой силы.
— Понимаю, — кивает она.
Брайсон ждет, пока я, желая из любопытства посмотреть на его реакцию, не переведу взгляд в его сторону, и посылает мне воздушный поцелуй и подмигивает! А всегда такой тихий и спокойный. Говорю вам — берегитесь, дамочки.
Может, я перегибаю палку, но сейчас за этим столом я смотрю на множество благодарных лиц. Догадываюсь что они все уже достаточно насмотрелись на дерьмо Вона и были счастливы увидеть, как с него сбили спесь.
— Возьму на себя смелость предложить, что раз уж моя девушка готовила, то вы наслаждаетесь уборкой, а ее я украду, — Кэннон подмигивает мне. — У меня для нее сюрприз.
— Конечно. Лаура, любимая, а мой сюрприз для тебя заключается в том, что я займусь посудой. Сейчас вроде бы начнется твой сериал о домохозяйках из сумасшедшего города? — мой отец поддразнивает ее, поднимаясь, чтобы сложить тарелки друг на друга.
— Пойдем, сирена, — Кэннон торопливо встает и стаскивает меня со стула. — Вернемся позже, Кон.
Готовая без колебаний последовать за ним куда угодно, я как угорелая несусь позади него к его машине, которая напоминает мне, что, вероятно, следует когда-нибудь вернуть себе свою.
— Куда мы едем? — спрашиваю я, как только мы садимся.
— Увидишь, — он бросает мне застенчивую улыбку, а его ответ звучит хрипло и таинственно.
Я включаю музыку, устраиваясь удобней для предстоящей поездки и сюрприза, и тихо подпеваю одной из моих любимых песен группы Bon Iver «Flume». Кэннон тянется ко мне и соединяет наши руки, а затем поет вместе со мной. Четыре песни из феноменального альбома спустя мы въезжаем на подъездную дорожку нашего, по состоянию на завтрашний полдень, нового дома.
— Детка, он еще не наш. Мы не можем находиться здесь.
— Немного веры, любимая, да?
Он обходит машину кругом и открывает мою дверь. Проскользнув
