— В течение следующих пятнадцати часов это незаконное проникновение, — я тихо шиплю в ночи, даже несмотря на то, что самые ближайшие соседи, по меньшей мере, в паре миль отсюда, за минусом, возможно, семьи полевых мышек или, может быть, сообщества милых сверчков.
— Откроешь этот маленький все отвергающий ротик снова, и ты точно узнаешь, чем именно я его заполню, — он заходит в дальний угол дома, опускает меня вниз и открывает маленькое, расположенное очень высоко над землей окно гостевой ванной комнаты.
— Чт... Как? — пребывая в шоке, я издаю такие звуки, что расслышать их могут только дельфины.
— Пролезь в него, закрой и снова запри, затем иди и впусти меня через входную дверь, — он наклоняется и подставляет мне сцепленные вместе ладони, образуя ступеньку.
Чем дольше я стою здесь, пребывая в ступоре, или спорю с ним, тем больше возрастает риск ареста, поэтому я ставлю ногу на его руки и помогаю себе подняться, сожалея о своей любви к шоколаду, так как я еле протискиваюсь в окно. К счастью, все окна без занавесок и жалюзи, и благодаря яркому лунному свету, характерному для загородной местности, мне удается запереть окно и добраться до входной двери.
Он уже вовсю стучит, когда я оказываюсь здесь, и я не могу удержаться от смеха над своим ловким возлюбленным.
— Кто там? — воркую я.
— Мастер по ремонту бытовой техники. Слышал, вы нуждаетесь в обслуживании.
— Это так?
Я открываю дверь с игривой улыбкой, которая тут же увядает, как только я замечаю его руки, перегруженные одеялом, подушками и это, наверное, свечи?
— Кэннон Пауэлл Блэквелл, — я избавляю его от некоторой ноши. — Что? Когда?
Он посмеивается и закрывает дверь. Щелчок замка — эротический звук, эхом проносящийся по пустому дому.
— Погрузил вещи в багажник. Перед этим открыл окно, когда агент впустила нас, — он постукивает по своему виску. — Расцелуй мой мозг. Ты же знаешь, что любишь его.
Я встаю на носочки, чтобы чмокнуть в гениальный висок.
— Дай угадаю. Пребывание у моего отца сказывается на твоем либидо?
— Вовсе нет.
Он расправляет одеяло и кладет его на половину комнаты, которая в скором времени станет нашей гостиной. Затем он разбрасывает подушки и отходит, чтобы зажечь свечи, помещая их на облицовку камина. Комната наполняется переливистым светом, и мое сердцебиение ускоряется.
— Я хочу, чтобы переезд был для Коннера особенным, но я также хочу одно особенное первое мгновение в нашем доме вместе с тобой, — он сбрасывает обувь, жадно разглядывая меня в свете горящих свечей. — У нас может быть несколько домов, но этот всегда будет первым воспоминанием. Ты согласна? — он самодовольно улыбается, заводит руку за шею и стягивает свою рубашку через голову.
— Да, — отвечаю я, неровно дыша.
Любое «первое» незабываемое воспоминание, связанное с Кэнноном — то, что я буду беречь, как сокровище, и навсегда сохраню в своем сердце и голове, что буду проигрывать в памяти каждый раз, когда взгляну на него, или обращусь к нему, чтобы собраться с мыслями, когда буду злиться на Кэннона… Нужна музыка; и сейчас мы говорим обо мне.
Он позаботился обо всем остальном, поэтому я буду выступать в роли маэстро. Я хаотично пролистываю альбомы на своем телефоне, задерживаясь на одной песне только для того, чтобы в следующую секунду изменить свое решение. И тут меня словно ударяет рой разъяренных бабочек — поверить не могу, что не подумала о ней раньше. Если и есть единственная песня, которая расскажет в точности то, что я мысленно говорю ему каждый божий день, то это именно она.
Я остаюсь неподвижной, наслаждаясь его издевательски медленным и поддразнивающим стриптизом, пока он не предстает блистательно обнаженным и прекрасным передо мной. Затем настает моя очередь стягивать каждый предмет одежды с моего жаждущего тела. В глазах скапливаются непролитые слезы, причину появления которых я сейчас не в состоянии понять. Он бросает вызов всему, что, как я думала, я знала. Он олицетворение всего, чего я боялась, но так отчаянно желала, в чем не нуждалась, но без чего жила лишь пустой и неправильной жизнью.
Когда я также беззастенчиво обнажаюсь перед ним, то беру телефон, лежащий у моих ног, и нажимаю кнопку воспроизведения, а затем бросаю его на пол и увлажняю губы, обольстительно поманив Кэннона к себе пальцем.
Он крадучись приближается, мужественный и наполненный примитивным инстинктом, но внезапно останавливается, когда осознает мое признание — «The Woman in Me» Шанайи Твейн. Понимание и принятие этого заявления наполняет его насыщенно карие глаза, и он движется вперед, опуская меня на пол вместе с ним.
Усадив меня на колени лицом к себе, он оборачивает мои ноги вокруг своей мускулистой талии и зарывается руками в моих волосах.
— Навечно моя, сирена. А я твой, — с хрипотцой и трепетом в голосе произносит он обещание, уткнувшись мне в шею.
Не произнося больше ни слова, он наклоняет под углом мою голову, чтобы погрузить свой горячий язык как можно глубже и собственнически в мой рот, и я приподнимаюсь, отыскивая его твердость рукой и располагая прямо у своего центра. Я немного дразню его, погружая только головку, и содрогаюсь вокруг него, но затем расслабляюсь.
Его глаза резко распахиваются, и он издает рычание, наполненное плотским наслаждением, предупреждая меня с необузданной страстью в его потемневших глазах, что он собирается сам задавать ритм нашему действу. Но и песня, и слова чутки и ласковы, поэтому я решаю быть с ним такой же, и нежно опускаюсь на всю его длину, замирая на мгновение, чтобы полностью растянуться у основания, его самой толстой части.
— Я люблю тебя, Кэннон, — я стону напротив его губ, раскачиваясь на нем, для опоры обвивая руками его шею, откидывая голову назад и закрывая глаза, когда медленно занимаюсь с ним сладостной любовью.
Сплетенные вместе, мы движемся в совершенном ритме. Он поднимается, я опускаюсь, двигая тазом навстречу его толчкам. В этой позе, сидя на его бедрах с широко расставленными ногами, я не нуждаюсь в его руках. Короткие курчавые волоски на его паху просто фантастически дразнят мой клитор, и слишком скоро я кончаю, в то время как он стонет, обхватив мою грудь губами.
— Так классно, сирена, с каждым разом все совершеннее. Люби меня вечно. Поклянись в этом, — теперь он целует меня, а после, вытянув язык, проводит им по моим сморщенным соскам и ключице, и дальше вверх к моей шее. — Трахай меня жестко, когда
