Я слышу голоса Коннера и Брюса, доносящиеся из дальней комнаты. Один с весельем дает указания, другой ворчливо соглашается. Джаред все еще развлекается — третья база, теперь-то я знаю, что это значит — а Ретт лежит в кровати, наблюдая за нашей усердной работой с презрительной усмешкой. Я стараюсь не обращать внимания на мрачную атмосферу, окружающую его, и повторяю в своей голове снова и снова, что я люблю Ретта и полностью принимаю его таким, какой он есть. Он относится ко мне с таким же милосердием.
Кэннон складывает оставшиеся напитки в угол, так как крошечный холодильник уже заполнен до отказа, насвистывая «In My Life», мою любимую песню Битлз. Я незаметно наблюдаю за ним, странно очарованная его ироничным выбором песни, когда Ретт выпаливает.
— Эй, Сверчок Джимини (Сверчок Джимини; англ. Jiminy Cricket — персонаж диснеевского полнометражного мультфильма 1940 года «Пиноккио»), ты сам платишь за свое дерьмо?
Эту шутку я поняла. Персонаж из мультика «давайте немного посвистим», но это смешно, когда это шутка. В словах Ретта нет ни капли веселья. Он намеренно ведет себя так отвратительно и агрессивно. Я надеялась, что все это уляжется прежде, чем любопытство Коннера проявит себя, но, похоже, этого не случится. Без сомнения, как только я закричу на Ретта, он станет громко кричать в ответ, и Коннер услышит. Но что-то надо с этим делать.
— Вообще-то, — закипаю я, уперев руки в бока и повернувшись к нему лицом, готовая к бою, — он пытался оплатить и твое дерьмо тоже, Солнышко, — я насмехаюсь, поскольку очевидно, что мы уже вступили на порог взаимных оскорблений.
— И что же из этого барахла мое? Я ничего не просил, — Ретт начинает вылезать из своей кровати, и в тот же миг я чувствую жар от того, как Кэннон пододвигается ближе за моей спиной.
— Все в порядке, Кэннон, — бормочу я как можно тише, чтобы только он мог меня услышать. А затем говорю уже громче для Ретта. — Почему бы тебе не дать нам минутку? — я могу справиться с Реттом и совершенно его не боюсь. Чего я на самом деле опасаюсь в данный момент — так это тревожного количества тестостерона, все сильнее накаляющего атмосферу.
— Неа, думаю, я останусь, — произносит Кэннон позади меня. — Он говорил со мной, в конце концов.
— А теперь я разговариваю с ней, — рычит Ретт, вклиниваясь в наш разговор, и практически нависает надо мной, разговаривая с Кэнноном поверх моей головы. — Проваливай нахрен, новичок.
Я кладу руку на грудь Ретта, прямо напротив его колотящегося сердца.
— Ретт, остановись. У тебя похмелье, и ты раздражен. Ты ел? Как насчет того, чтобы я сделала тебе…
— У меня нет похмелья, и я не голоден, — перебивает он меня. Его голос такой грубый и источающий угрозу, какую я никогда прежде не слышала, особенно обращенную ко мне.
— Тогда в чем дело? Сегодня утром все было в порядке. Ты даже смеялся.
А теперь мы здесь. Классический Ретт. Затишье закончилось, и мы возвращаемся к полномасштабному шторму.
— Кэннон купил немного, и я настояла на оплате всех покупок своими деньгами.
— Нет необходимости оправдываться, Лиззи, — Кэннон кладет руку на мое плечо, приближаясь еще ближе ко мне, тем самым давая свою силу и поддержку. Его тело полностью напряжено, жесткие мышцы ног подергиваются позади моих, и неровное сердцебиение соответствует тяжелым ударам моего сердца. Вероятно, на этот раз он почувствовал, как от его прикосновения напряглось все мое тело. Рефлекторно, едва уловимо, но все равно заметно. Но сейчас я не отстраняюсь, частично из-за того, что Ретт ведет себя как мудак, и, если я буду держаться в стороне от «новичка», это только доставит ему удовольствие. Но главным образом потому, что Кэннон делает это, считая, что защищает меня, и это подрывает мое здравомыслие сильнее, чем боязнь прикосновений.
— Лиззи? — насмехается Ретт, пугающе уставившись на руку Кэннона на моем плече. — Он имеет в виду тебя? И какого хрена он прикасается к тебе? Три дня, и он ходит с тобой по магазинам, словно телохранитель, и дает ласковые имена? К черту это! — кричит он и несется в сторону своей кровати. Сейчас что-то будет…
— Бетти! У меня есть рыбки, идем, посмотришь! Кто ругается? Куда ты идешь, Ретт?
Хмм. Я упираюсь спиной в грудь Кэннона, когда Коннер одновременно стискивает нас обоих в объятиях. Один большой удушливый сэндвич, вызывающий клаустрофобию.
— Приятель, — хриплю я, задыхаясь и уже видя точки перед глазами. Внезапное и весьма ощутимое прикосновение к моей спине— это уже слишком. — Приятель, выпусти меня!
Бедный Коннер, он страдает от такой мощной сенсорной перегрузки, его голова яростно вертится туда-сюда. Его голос наполнен паникой, тревогой и смущением, когда он пытается одновременно сосредоточиться на каждом из нас.
— Прости, сестра. Подожди, Ретт, я хочу уйти!
— А НУ-КА ВСЕ ЗАМЕРЛИ! — требую я, возвращая контроль в свои руки. Успокаивать Ретта, ощущать близость Кэннона и его прикосновения — это все пустяки, пока вы не начинаете долбать мозг моему брату.
— Кэннон хочет посмотреть на твою рыбку, Коннер. Иди и покажи ему, пока мы с Реттом немного прогуляемся, хорошо? — я улыбаюсь брату, смягчая свой голос на последней фразе. — Я скоро вернусь. Все в порядке. Кэннон?
Он начинает шевелиться и быстро обходит меня.
— Умираю, как хочу посмотреть на твоих рыбок, Коннер. Покажешь мне?
Приятель тут же приходит в норму, направляясь в свою комнату.
— Я взял тебе белую! Пойдем.
Я жду, пока не слышу их, полностью увлеченных разговором, а затем делаю глубокий вдох. Открыв зажмуренные глаза, я шагаю вслед за Реттом, который неподвижно застыл возле открытой двери, ожидая меня.
Бульвар Вегаса выглядит весьма привлекательно с эстетической точки зрения. Ты можешь ходить и ходить, и все равно будет на что посмотреть. И прямо сейчас это очень кстати, потому что все, что мы делаем, это идем и идем. Ни один из нас не произносит ни слова и не смотрит друг на друга. Борьба умов во всей своей красе.
Буквально через несколько часов начнется наше выступление, поэтому пришло время кому-то из нас двоих все-таки сдаться. В любой момент. Желательно, в том часовом поясе, в котором мы сейчас находимся. Хорошо.
— Мы одни, Ретт. Пожалуйста, поговори
