Я уже готова спросить, какого черта это было, когда он перемещает нас ближе друг к другу и… ох! Я взволнованно краснею и вскидываю голову, закусив нижнюю губу. Он твердеет под моей попой. Это эротично, но сбивает с толку.
— Я чувствую это, — стону я, не в состоянии остановить себя.
Он смеется, его тело сотрясается, от чего его внушительная эрекция упирается в меня еще сильнее.
— Уверен, что так и есть. Так же, как я болезненно ощущаю, как ты прямо сейчас ерзаешь по нему своей маленькой горячей задницей.
Я поднимаю на него взгляд со своей самой кокетливой улыбкой.
— Прости, я не буду шевелиться.
— Отлично. Я наконец-то разговорил тебя, поэтому, пожалуйста, не останавливайся на этой части, — он скользит пальцем под мой подбородок с требованием посмотреть на него. — А теперь расскажи мне больше и без поддразнивания моего члена своей попкой, червячок.
Как только я прекращаю фыркать, посчитав его последнее заявление чертовски забавным, я решаю рискнуть и подпустить его на несколько шагов ближе. Хуже ведь не будет? Вообще, это может помочь. Чем больше я разговариваю с Кэнноном, тем более цельной я себя ощущаю.
О, Боже мой! Я — тупица.
Но я тупица, которая заставляет его член твердеть!
— Моя мама была из богатой семьи, очень богатой. Когда она вышла замуж за Люцифера, он повысил свой социальный статус и строил карьеру, в то время как она занималась домом. Он участвовал в выборах и, в сущности, стал королем Саттона, и мы все должны были поддерживать его, как идеальная семья с рекламных щитов, или терпеть его гнев. В конечном счете, мы в буквальном смысле стали оцепеневшими, игнорирующими его жестокость, постоянное отсутствие и проступки. Коннер и я были заняты спортом, музыкой и школой, пока моя мама занималась самолечением и пила запоем.
Он снова кладет мою голову на свое плечо — думаю, ему это нравится — поглаживая рукой мои волосы. Никто из нас не сознает, что слезы начинают пропитывать его футболку. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая восхитительный аромат мыла, мускуса и Кэннона, окруженная ощущением безопасности, текущим по моим венам.
— Одним летом я уехала в лагерь на две недели. Я была так взволнованна, что выберусь из этого дома, буду в окружении счастливых, полноценно функционирующих людей. Коннер отдалялся все больше и больше, а мама походила на зомби, — я задыхаюсь от рыданий, — я не думала, что кто-то скучал бы по мне, нуждался бы во мне. Я просто хотела быть свободной. Но мне не следовало уезжать! Они нуждались во мне, а я оставила их!
Мои причитания казались бессвязными даже для моих собственных ушей — визгливая, слезливая путаница — годы стыда и сожалений, вырывающиеся из меня потоком вины и страданий.
Он сделал это. Проломил плотину. Достаточно всего лишь пробить брешь, чтобы все пошло трещинами и разрушило стену, которую я выстроила. Одним махом все рушится, лавина стремится вперед, неистовая и непредотвратимая. Мне не хватает воздуха, легкие протестующе горят, а перед глазами появляются пятна. Я буквально могу ощутить, как кровяные сосуды сжимаются в моей голове. В конце концов, я полностью ломаюсь, бормоча и выводя фигуры в воздухе всю оставшуюся жизнь, сокрушенная, и это уже непоправимо. Я сдаюсь, позволяя своей голове повиснуть.
«Ты моя маленькая сестренка, я никогда не позволю ему поднять руку на тебя или
маму. Он не жестокий, просто задница. Теперь прекрати плакать. Я понял тебя.»
«Я всегда буду заботиться о своих детях, Бетти. Не важно, что произойдет, я с
тобой.»
«Элизабет, нам нужно, чтобы ты упаковала свои вещи, милая. Тебе необходимо
вернуться домой, водитель уже в пути.»
«Что случилось? Что-то не так с Коннером?»
«Элизабет, постарайся успокоиться, твоя истерика никому не поможет. Иди в дом с Альмой, позаботься о своей матери. Я справлюсь с Коннером. «
— Лиззи! Сирена, черт подери, вернись ко мне, дорогая. Бл*ть! Лиззи!
Его сумасшедшие крики всего на долю секунды просачиваются в мой мозг, прежде чем жгучая боль обжигает мою щеку. Я пытаюсь закричать, чтобы открыть глаза, но все
ощущается таким отяжелевшим, будто я поймана в ловушку своих снов, в которых чем
быстрее я бегу, тем дальше отдаляется моя цель.
«Что случилось с моим братом?»
«Элизабет, перестань кричать на свою мать, она ничего не знает. Нужно ли мне
вызвать доктора, чтобы дать тебе лекарство?»
— Коннер! — думаю, что слышу саму себя, пытаюсь поднять руку и потереть свою пульсирующую щеку. Если ты можешь чувствовать боль, значит, ты не мертв. Это единственная сознательная мысль, которая задерживается в моей голове. — Коннер! — на этот раз я кричу громче.
— Лиззи, открой глаза, дорогая. Дай мне увидеть тебя, ну давай же, милая. Это Кэннон. Я здесь. Посмотри на меня, пожалуйста.
Его голос срывается, такой напуганный и наполненный страданием, что у меня щемит в груди, и я открываю глаза ради него.
— О, слава Богу! — шумно выдыхает он, его щеки влажные, когда он наклоняется и осыпает мое лицо нежными поцелуями. — Я никогда за всю свою жизнь не был так напуган. Прости меня, ангел, тебе никогда не придется рассказывать мне хоть что-нибудь снова. Все это неважно, просто никогда больше не оставляй меня как сейчас. Пожалуйста, останься со мной.
Я не уверена, это я дрожу или дрожь от его тела передается нам обоим, но я вынуждена морально утешить его.
— Кэннон, — я опираюсь рукой о его ногу и поднимаюсь, в голове все расплывается, тело вялое, но я заставляю себя обернуть руки вокруг него. — Я в порядке. Ш-ш-ш, я здесь, и со мной все хорошо. Что случилось? Я потеряла сознание?
Теперь он смеется, сотрясаясь всем телом, больше от ощущения облегчения, чем из-за веселья. Его голова поднимается, когда он осторожно проводит по своим влажным щекам.
— Да, ты просто отключилась. Я не мог привести тебя в чувства. Я никогда больше не заставлю тебя вновь переживать свое прошлое, клянусь. Пожалуйста, прости меня.
Он обхватывает ладонями мое лицо. От серьезности в его глазах по моей спине пробегает холодная дрожь.
— Я дал тебе пощечину, — он резко вздыхает, опуская наполненные стыдом глаза. — Я ударил тебя. Я не знал, что еще делать! Я должен был как-то вытащить тебя из этого состояния, поэтому я… я ударил тебя по твоему прекрасному, милому лицу. Я хочу отрезать свою долбанную руку.
Теперь он безутешен. Он прижимается ко мне, уткнувшись лицом в мою шею, и слезы капают на мою
