— О, нет? — спорит Джаред. — Итак, ты уже его соблазнила, его возбужденный член прямо перед твоим лицом. И ты просто скажешь «нет, спасибо»? — смеется он. — Ужасно грубо. К тому же, ты когда-нибудь в действительности смотрела на вагину? Вся сморщенная, как изюм. Не так уж и красиво, будто произошло нечто ужасное. Из больших частей выскакивают другие. Как в том фильме, где жуткий пришелец наводит страху, а потом ба-бах! — и из его живота вырывается детеныш.
— Понятия не имею, что ты только что сказал. И у меня вообще-то есть вагина, — монотонно бормочу я, полная недоверием и отвращением, в ответ, в то время как Кэннон, уткнувшись лицом в сгиб локтя, сотрясается всем телом от сдерживаемого смеха.
— Твой клитор. Он полностью окружен складками, а потом, вот так сюрприз, высовывается из них! — Джаред с ликованием вскидывает согнутые в локтях руки и трясет ими. — Вот с этим действительно что-то не так.
Это может больше никогда не случиться — но сейчас у меня буквально нет слов. Я просто трясу головой, пугающе заинтересовавшись его внутренними проблемами, и вместо того, чтобы возвращаться мыслями к нашей теме и красноречивому описанию вагины, я обдумываю, могу ли я быть настолько грубой и заставлять парня чувствовать себя плохо. Хм. Мой мозг усердно работает, и я отрывисто произношу.
— Я притворюсь, что упала в обморок!
Сейчас они уже не могут сдержать вопли, которые весьма вероятно разбудят не только весь автобус, но даже мертвых. Я жду, зная, что моя идея великолепна, пока они успокаиваются и вновь обретают возможность разговаривать.
— Притворный обморок? — со сверкающими глазами спрашивает Кэннон, борясь с веселой улыбкой. — Ты знаешь, как это сделать?
— Конечно, — я показываю ему, драматически закатывая глаза и падая назад с безвольно повисшими по бокам руками.
— Очень хорошо, — отвечает он. — Я бы купился.
— Черт, я бы тоже, — недоверчиво произносит Джаред. — Женщины такие подлые.
— Эй! — я прихожу в себя и толкаю его. — Я бы сделала это из лучших побуждений, а не из-за подлости. А теперь заканчивайте со своим мужским кино. Я собираюсь спать, — я бросаю на них неодобрительный взгляд и медленно тащусь на свое место. Это был длинный, но наполненный блаженством день, и я истощена.
— И, Джаред? — я оборачиваюсь с дерзкой улыбкой. — Ты слишком много протестуешь — а это неопровержимое доказательство. Сожалею о твоем разноцветном члене.
Какого черта? Я просыпаюсь, чувствуя, будто только что легла спать, и оглядываюсь в темноте, боясь, что кровать Ретта, в конце концов, развалилась на части прямо над моей головой.
Затем что-то прилетает прямо мне в лицо, а за этим следует приглушенный смех, доносящийся через проход. Отлично, это не разрушение потолка, просто Кэннон чем-то кидается в меня. Обшаривая рукой вокруг, я нахожу два комка и включаю над своей кроватью свет, чтобы посмотреть, что это. Разворачивая первый шарик смятой бумаги, я громко хихикаю.
Не бойся, маленькая сирена. Как минимум восемь из десяти членов имеют один цвет. НО НЕ СТОИТ проверять это на практике, просто поверь мне на слово. — К.
Я открываю второй, снова испытывая искушение засмеяться над беспорядочными мыслями, не дающими ему заснуть.
Приходить в чувство — значит вновь обрести себя.
Обрести себя — значит вернуться к нормальному состоянию, особенно после неудачи.
Синопсис: «приходить в себя» не имело никакого шанса на успех, негативный оттенок, навешанный ему, несправедлив и ошибочен. Возвращение в нормальное состояние после неудачи — это хорошо. Неудача — это плохо. — К.
Если он не самый остроумный и искусный очаровашка в мире…
Я тянусь за ручкой и переворачиваю лист, чтобы ответить.
Почему ты рассказываешь мне все это? Посреди ночи? — Л.
Затем бросаю его обратно и беру второй лист.
Полезная информация, спасибо. Не волнуйся — в настоящее время не планируется никаких фокусных групп. — Л.
Также возвращая его Кэннону, мне следовало бы выключить свет и не поддерживать дальнейший ночной обмен записками, но мой живот скручивает от ожидания и предвкушения, а сердце бешено колотиться. Независимо от времени и способа, я преуспеваю в общении с Кэнноном. Комок бумаги летит обратно ко мне, и я неуклюже разворачиваю его трясущимися пальцами.
Потому что я хочу, чтобы ты поняла — состояние онемелой удовлетворенности не было нормой, просто сносным, поскольку ничто больше не радовало. Но лишь один зов сирены, и ты осознаешь, что все не так ужасно. — К.
Ты что, клеишься ко мне? Посредством записки? — Л.
Бросок.
Попадание.
Абсексолютно. — К.
О, Боже. Ладно, это горячо и заманчиво, и в наивысшей степени очаровательно. Я чуточку отодвигаю свою занавеску, чтобы выглянуть, и его потемневшие тлеющие глаза уже сосредоточены прямо на мне в ожидании моего появления. —
Привет, — произносит он одними губами.
Мое сердце быстро колотится, когда я бросаю листок обратно ему и резко задергиваю занавеску. То, что я решилась написать, более безопасно для моего душевного равновесия, не говоря уже о температуре тела.
Ты флиртуешь. Это только потому, что я нахожусь здесь, под рукой. И прошло всего две недели. Ощущение новизны и моей привлекательности пройдет, я обещаю. Заурядность и стервозность, должно быть, проявятся в любой момент. Или, может, просмотр того фильма так взбудоражил тебя. Я думала, что мы «друзья». — Л.
Бросок.
Попадание.
Мне ненавистно, что мы, находясь так близко, делаем это, перекидываясь записками как третьеклассники, да еще и в присутствии зрителей. Я хочу иметь возможность смотреть в твои глаза, когда разговариваю с тобой, чтобы ты могла видеть мою искренность. Мы друзья, с этого всегда все должно начинаться. И ты лежишь на расстоянии двух футов, теплая и сонная, и именно это будоражит меня. Завтра перед выступлением, могу я пригласить тебя на ужин? Только мы вдвоем. — К.
П.С. Я не приглашал девушку на свидание с помощью записки с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать.
Даже если я не верю его словам, ну за исключением той части про приглашение на свидание, надеюсь, ради его же достоинства, что это правда — я всегда наслаждаюсь его компанией, поэтому ответ прост.
Да. — Л
Бросок.
Моя занавеска резко открывается и я, задохнувшись, отскакиваю к стене, остолбенев, когда сонный и сексуальный Кэннон нависает надо мной.
— Я не могу ждать. Иди сюда. — Он манит меня пальцем, и, тяжело
