Я издаю резкий смешок, который звучит даже более жестоко, чем мои следующие слова.
— Но к тому моменту Коннер не мог даже сосчитать деньги — неверный способ помочь. Было уже слишком поздно. Ха.
Я чувствую изумление и неуверенно протягиваю руку, чтобы проверить — да, я плачу.
— До этой секунды я даже не подозревала, насколько сильно я злюсь на свою маму. Я всегда думала о ней как о своем ангеле-хранителе.
Она ушла, ушла окончательно. Рана снова открыта, такое чувство, словно я только что опять потеряла ее.
— Эй, — он приподнимает мою голову. — Она твой ангел. Лиззи, твоя мама любила тебя. Слабость не означает зло. Кроме того, если посмотреть с другой стороны, это выглядит так, будто она настолько погрузилась в свое несчастье, что не смогла справиться с этим. Она вызывает у меня скорее сочувствие, нежели злость.
— Может быть. Я не знаю, — я закрываю глаза, а он держит мою голову в своих руках. — Теперь я готова поспать.
Он перекатывается на спину и осторожно увлекает меня за собой, размещая мою голову на своей согнутой руке, чтобы легче было моей шее, и без остановки целует мои волосы снова и снова; это последнее, что я запоминаю.
Всего несколько часов спустя Кэннон будит меня, покрывая мое лицо поцелуями и что-то воркуя на ухо. Убедившись, что я окончательно проснулась, он идет в душ, в то время как я звоню своему адвокату Уиллу Моррисону. Он был со мной с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, и я боролась за опеку над Коннером, и помог мне выиграть. К счастью, его отец работал на моего дедушку, со стороны мамы, конечно, поэтому он был готов пойти против такого влиятельного человека, как мой отец.
Я вкратце изложила ему планы моего отца, а также рассказ Коннера, но его реакция была довольно мрачной. Он собирается перезвонить мне после того, как сам сделает несколько звонков и проверит кое-какую информацию. Но он полагает, что при условии, если мой отец не скрывает их местоположение и открыт для общения, пока они в отъезде, то он находится в рамках правовых принципов нашего соглашения и может забрать Коннера. Что касается воспоминаний Коннера, то необходимо провести оценку утвержденными специалистами в области психического здоровья, и подробно изложить им все лично.
Он что, блин, шутит? Нельзя просто щелкнуть пальцами и ожидать, что Коннер повторит все по памяти по первому же требованию! Следовательно, воспоминания Коннера в основном бесполезны.
Находясь на грани уныния, я одеваюсь и плетусь в ванную, чтобы привести в порядок волосы и почистить зубы, не обращая абсолютно никакого внимания на уединенность Кэннона. Он уже вышел из душа, полотенце обернуто вокруг его талии, а капельки воды блестят на его груди, но один быстрый нерешительный взгляд — это все, на что я способна.
— Плохие новости?
Он встает позади, сжимая мои плечи, и находит в отражении зеркала мой взгляд.
— Рассказ Коннера не имеет значения, он должен будет пересказать его как по команде во время проверки психического состояния. Этого не произойдет, и я даже не хочу заставлять его пытаться. Они должны проверить мозги того придурка, который думает, что это разумная идея.
— Что насчет поездки с его отцом?
— А вот это вполне возможно. Система правосудия во всей своей красе. Ты можешь поторопиться? — я скидываю его руки и ухожу.
Почему? Потому что я стерва, и мои шрамы покрылись настолько толстой кожей, что даже кто-то такой экстраординарный, как Кэннон Блэквелл не сможет проникнуть сквозь нее. Если это произойдет еще раз — бам! — камни обрушаться в конце туннеля и заблокируют весь свет.
— Ты готова, красавица? — он шагает ко мне и берет за руку.
Я уклоняюсь и пытаюсь отстраниться подальше, но он только крепче сжимает.
— Доверь мне свою боль, Лиззи, пожалуйста. Доверь мне свой гнев, растерянность, возмущение, страх и ощущение бессилия. Раздели их все со мной. Я перенесу это, тебя, нас на другую сторону.
— Пощади меня, — бормочу я, расслабляя свою руку в его ладони в тщетной борьбе; он не позволит уйти. — Ты видел, что получилось в итоге у тебя? Перескочив так быстро, ты пропустил огромный уровень, который есть между мной и, как там ее старушечье имя? Где-то посередине существует множество женщин, которые небестолковые идиотки. Они не угрюмые, не бессердечные, ничем не обременены, не подозрительны и не слабые неудачницы, как я. Тебе есть кого подцепить, знаешь ли. В этом ты просто замечателен. Я не стала бы упоминать о той части, где ты думаешь, будто я нравлюсь тебе, и, тем не менее, это бросает тень на твой здравый смысл и вкус.
— Прости меня, но все, что я услышал, это «у меня действительно плохой день, мой великолепный мужчина, поэтому прошу тебя, игнорируй все, что я говорю, пока я снова не стану твоей милой Лиззи». И мой ответ на это — «да, сирена, я могу это сделать», — он поднимает наши сцепленные руки и целует мою ладонь, наградив меня подмигиванием. — Моя храбрая, оправданно сердитая девочка, ты держишь меня в страхе. Остальные бы сбежали, сдались, забились в угол от беспомощности. Но моя девочка продолжает бороться. Этим утром, — он подмигивает, — так случилось, что я вместе с тобой.
Ах, если бы… Я закатываю глаза, а затем, используя наши сцепленные руки, притягиваю его к себе.
— Даже если ты переживешь меня, мистер Блэквелл, я по-прежнему не уверена, смогу ли я пережить тебя. Может, не в этом смысле, но…, — я выдыхаюсь, остолбенев от того, что сказала вслух такие ужасно откровенные слова.
— Вдох для меня, — он делает вдох вместе со мной, — выдох
