— Лаура, — произносит он, глядя на свой паззл. — Хотя ее дети маленькие, такие же, как ты.
Мой захват на руке Кэннона быстро превращается в тиски.
— Ты встречался с Лаурой и ее детьми? — спрашиваю я, прилагая все усилия, чтобы контролировать свой голос, хотя и хочу закричать.
— Все это время, глупая. Она хорошая и милая.
Я оглядываюсь через плечо сначала на Ретта, затем на Джареда. Ни один из них не шелохнулся и не произнес ни звука с того момента, как Коннер сказал, что хочет уйти. Они разделяют все это вместе со мной так же, как делали это на протяжении всей нашей жизни. Я знаю, их одолевает такая же буря эмоций, как и меня, они проживают все это вместе со мной.
Должно быть, Ретт почувствовал, что я исчерпала себя и понятия не имею, что еще сказать, поэтому он подходит и садится напротив Коннера.
— Кон, посмотри на меня, дружище.
Он тотчас подчиняется, и Ретт ободряюще улыбается.
— Тебе нравятся Лаура и ее дети?
— Да, очень.
— И они хорошо относятся к тебе?
— Очень, очень хорошо. А что?
Ретт посмеивается и поднимает руки, сдаваясь.
— Просто интересуюсь. А твой папа, Коннер, твой папа хорошо ведет себя рядом с тобой?
Я напрягаюсь всем телом, и Кэннон сжимает мое плечо.
— Да, но не так хорошо, как Альма и Лаура. Он кричит, разговаривая по телефону, и хлопает дверью, но потом он говорит, что сожалеет и играет в «Монополию» с нами. Я лучше всех. Я всегда, всегда выигрываю.
Мой отец извиняется и играет в «Монополию»? С каких это, черт возьми, пор?
С тех пор, как заманил Лауру, вот когда.
Я поднимаю взгляд, и жалость в глазах Ретта вызывает во мне раздражение. Я не нуждаюсь в проклятых вечерних играх с фальшивой семьей — не вся моя семья здесь, на этой земле — так что это из разряда невозможного. Даже если бы мне нравилась «Монополия», хотя это не так.
— Приятель, — я касаюсь его руки, и он фокусируется на мне, — ты хочешь, чтобы я позвонила твоему папе и сказала, что ты едешь?
— Да.
— В долгое путешествие с…
— Да. —
С ним, Лаурой и ее детьми.
— Даааа! — кричит он.
— Хочешь, я привезу тебе сувенир, сестра?
— Конечно, — я встаю и, давая волю чувствам, хлюпаю носом. — Хорошо, приятель, я пойду и позвоню ему.
Я не глядя тянусь назад, и Кэннон тотчас берет меня за руку и ничего не говорит, когда я веду его за собой в комнату Коннера. Он закрывает дверь, в то время как я располагаюсь на кровати, а затем, присоединившись ко мне, обнимает и раскачивает взад и вперед в успокаивающем ритме, целуя мою голову.
— Расскажи мне о чем-нибудь, в чем ты нуждаешься, но не решаешься это признать.
— Одобрение.
Его теплое дыхание легко касается моего затылка.
— Даже если я одержим какой-то идеей или мыслью, я чувствую себя лучше, если мои родители, моя сестра, ты, — он зарывается носом в мои волосы, — одобряют это. Это действительно пугает — быть зависимым от мнения других людей. К счастью, это относится только к некоторым избранным, остальные могут поцеловать мой зад, — он смеется. — А почему ты спрашиваешь?
Я поворачиваюсь к нему и ложусь щекой на его грудь, теребя пальцами рукав его футболки.
— Ты нужен мне здесь, рядом со мной, пока я буду звонить отцу. Но прежде я всегда делала это одна, поэтому я чувствую себя глупой и слабой. Теперь, когда я знаю, — вдох для храбрости, — насколько все становится легче, когда ты рядом, я не хочу возвращаться к тому, что было раньше.
Я разочарованно стону в тщетной попытке вырваться из его объятий, убежать и спрятаться от честности, которая смущает меня и делает уязвимой, но он все-таки быстрее. Я тут же оказываюсь полностью прижатой спиной к кровати, а Кэннон нависает надо мной, тяжело дыша.
— Люблю, когда моя Лиззи открывается, — с рычанием произносит он. Что-то губительное и в тоже время нежное мелькает в его темнеющих карих глазах, прежде чем он припадает к моей шее. — Я собираюсь остаться, — он медленно проводит кончиком языка по моему уху, — там, где хочу больше всего на свете. Но у меня чувство, что ты немного напряжена. Может быть, тебе следует сначала снять это напряжение со мной?
Он поддразнивает меня, его голос страстный и глубокий.
— Иди сюда, — шепчу я, маня его к своему рту одной лишь просьбой, так как он удерживает мои руки.
— Что такое, красавица? — спрашивает он напротив моих губ. Медленно я очерчиваю его пухлые губы своим языком и смотрю ему прямо в глаза.
— Я не собираюсь заниматься этим на кровати своего брата, ты, возбужденный Казанова. Спокойно, малыш.
Я смеюсь, расстраивая и его самого, и его пульсирующую эрекцию, упирающуюся в меня.
— Я заставлю тебя заплатить за это, сирена.
Он слегка прикусывает мой подбородок и скатывается с меня, затем мы оба приподнимаемся и садимся.
Я готова сделать звонок, Кэннон придает мне решительности. Никто и ничто не может сломить меня. Я нажимаю на номер отца, включаю громкую связь, удерживая молчаливый поддерживающий взгляд Кэннона, пока звучат гудки.
— Элизабет, — отвечает он вечно надменным голосом.
— Ричард, — я отвечаю как можно более твердо, называя его по имени, наверное, впервые в жизни.
— Его действительно зовут Дик? — произносит Кэннон одними губами, но больше выходит, как шепот; его глаза широко распахиваются, наполняясь весельем.
Я киваю, прикрывая рот рукой, чтобы сдержать хихиканье.
— Элизабет, я предполагаю, у тебя есть причина, по которой ты звонишь?
Тьфу, он все еще здесь.
— Да, — я прочищаю горло и подтверждаю его слова уверенным голосом. — Я так понимаю, у тебя новая семья знатоков «Монополии» и ты хочешь, чтобы Коннер испытал двухнедельное гавайское счастье вместе с тобой?
Я бы не смогла более подходяще выразить словами все свое возмущение. Даже мой обманчиво злой тон был безупречен.
В трубке доносится резкий свистящий вдох, настолько же осязаемый, как и Кэннон, вздрогнувший позади меня.
— Элизабет, — бубнит он, что-то непонятное и странное происходит с его голосом, — милая, думаю, пришло время нам с тобой сесть
