Я наблюдаю за тем, как он внимательно смотрит на меня и, так как никто не может услышать меня, кроме него, решаю посмотреть, насколько безумным я могу сделать его.
— Это ощущается хорошо, Кэннон? — мурлычу я.
Он вполне вероятно повредил себе шею от того, как резко вскидывает голову. Поначалу в его взгляде читается удивление, но затем выражение «ох, она хочет говорить непристойности» озаряет всего его лицо, и он медленно расплывается в хищной улыбке. Его глаза становятся черными, взгляд — развратным.
— Так чертовски хорошо, Лиззи, любовь моя. Ты создана для меня. — Он тяжело дышит, и я не могу отвести взгляд, когда он соблазнительно облизывает нижнюю губу.
— Тебе нравится быстро и жестко, — я показываю ему то, что имею в виду, — или медленно и размеренно? — я говорю соблазнительным дразнящим тоном, сжимая мышцы так сильно, как только могу, когда скольжу вверх и, двигая тазом по кругу, опускаюсь вниз.
— Ох, сладкая… проклятье, — он стонет, откидывая голову на подголовник сиденья. — Не имеет значения, так хорошо, все, что ты делаешь. Я не могу…ах, детка, трахай меня так, как ты хочешь.
— Смотри, Кэннон, смотри на меня, когда я объезжаю твой большой член. — Я хватаю его за волосы и резко дергаю его голову вверх.
— Я люблю, когда ты такая. Наконец-то используешь свой непристойный ротик, чтобы поговорить со мной. Ты чувствуешь себя плохой девочкой?
Я киваю, продолжая свои неторопливые движения вверх и вниз.
— Дерзкие девчонки, — он хватает мою рубашку с обеих сторон и разрывает ее, повсюду разлетаются пуговицы, отскакивая от окна и приборной панели, — заслуживают, чтобы их грудь поласкали.
Он спускает вниз чашечки моего бюстгальтера, открывая грудь. Вдоволь насмотревшись, он накрывает каждую грудь ладонью, ощупывая их, затем ущипнув за соски.
— Черт, да, мне нужен больше, чем один кусочек, — рычит он, широко открывая рот, чтобы взять одну грудь полностью в рот.
Я объезжаю его в течение всей песни «Don’t You Wanna Stay» Джейсона Алдена (американский исполнитель кантри-музыки), а к концу припева «Uhh Ahh» Boyz II Men его бормотание и стоны становятся похожими на те, что звучат в песне. Его лоб покрывается испариной, зубы обжигающе впиваются в мой сосок, сдержанность уходит на последний план. Он отпускает мою грудь только для того, чтобы сделать вдох, и мне кажется, что его бедра дрожат подо мной.
— Черт возьми, это ощущается так хорошо, любимая. — Он проталкивает руку между нами и собирает влагу со своего члена, когда я поднимаюсь, покрывая ею мой клитор, и начинает обрабатывать его. — Никто, никогда, только я, — задыхаясь, произносит он. — Никогда не прекращай трахать меня, сирена. Никогда.
Он жестко посягает на мой клитор и, поддерживая мое бедро одной рукой, с силой погружается в меня. Такое впечатление, что его член достает до моего горла, потому что я почти на грани того, чтобы закричать.
— Наполни меня, детка! — прошу я, склоняясь ближе к его лицу. — Твой рот, поцелуй меня. Целуй меня до опустошения.
Именно так он и поступает, проникая в меня в восхитительном ритме, гармонирующим со стимуляцией клитора и соответствующим движениям его языка, извивающегося на пару с моим.
Не уверена, то ли он поддерживает меня, то ли просто я растворяюсь в нем, обрушиваясь на его грудь в самом интенсивном, наполненном любовью оргазме в своей жизни, слыша, как быстро бьется его сердце под моей щекой.
— Люблю тебя, — до меня доносится собственное бормотание или что-то, похожее на него.
Он поднимает руку, проскальзывая ею под мои волосы, и массирует шею большим пальцем.
— Не уверен, выражу ли это должным образом… я боготворю… Нет, не так. Я жив только потому, что ты заставляешь мое сердце биться.
Как только мы наконец приходим в себя, то сразу возвращаемся обратно на дорогу по направлению в Ричмонд. Я витаю где-то в облаках, и Кэннону приходится сначала позвать несколько раз, а затем и похлопать по ноге, давая понять, что у меня звонит телефон.
— Алло?
— Привет, Бетти! Это Коннер, твой брат, — очаровательно произносит он.
Достаточно семи слов, чтобы довести меня до слез — я просто размазня.
— Приятель, как ты? Я так сильно по тебе скучаю!
Кэннон оставляет руку на моем бедре, успокаивающе поглаживая, и посылает мне лучезарную улыбку.
— У меня все хорошо, лучше, чем у Брайсона. — Это сын Лауры? — Какое-то насекомое укусило его, и теперь его голова большая, как арбуз. Так Альма сказала.
— О, нет, с ним все будет в порядке?
— Ему лучше не притворяться, потому что теперь мы уезжаем. Хоуп и я рассержены, очень рассержены. Папа хочет поговорить с тобой. Пока, сестра!
— Оу, хорошо, пока, — говорю я уже никому конкретно, и от этого на меня накатывает печаль.
— Коннер, сынок, остановись и посмотри на меня, — голос моего отца, единственное, что я теперь слышу, делает паузу. — Пожалуйста, не кидай мой телефон в песок, когда ты закончил разговор, передавай его мне в руки. Хорошо?
— Хорошо, папа! — до меня доносится крик Коннера откуда-то издалека.
— Привет, дочка, — он хихикает, — ты слышишь меня через песок?
— Да, просто замечательно. Итак, Брайсон — это сын Лауры?
— Один из них, ему тринадцать. Вон — еще один ее сын, ему пятнадцать. Затем следует Хоуп, ей одиннадцать, и она полное отражение твоего брата, и последняя — Лиза. Ей двадцать один, ее нет здесь с нами, она занята работой и учебой.
— Ты женишься на женщине с четырьмя детьми, трое из которых еще маленькие и живут вместе с вами? Ты уже не первой молодости, папа. — Я смеюсь, но затем замираю, слюна скапливается у меня во рту. Я назвала его «папа». Это вышло как-то само по себе.
Ох, он заметил. Его ответный смех звучит радостно как никогда. Мягкость и доброта — вот что я слышу в его голосе! Даже Кэннон впечатлен мною. Он похлопывает меня по бедру, как бы говоря, что я «хорошая девочка».
— Ну, э-э, — я откашливаюсь, — что произошло с Брайсоном, правильно же?
У меня память как у слона, плотно сидящего на гинкго билоба (Гинкго билоба — древнейшее реликтовое растение, сохранившееся на Земле. Препараты на основе гинкголидов применяются при лечении атеросклероза, для улучшения мозгового кровообращения, памяти), да и кого я пытаюсь обмануть, невозмутимо изображая псевдоамнезию?
