Защитники склада спустили псов, а бойцовские псы — жуткие твари. Они нападают яростно и бесстрашно, и, хотя их относительно легко перебить, атакой они ломают строй воинов, поэтому хитрость в том, чтобы использовать боевых псов и атаковать одновременно. Собаки врага отвлекут, и пока воины отбиваются от зубов и когтей, их можно бить копьями и мечами.
Однако те, кто защищал склад, решили, что псы сами сделают всю работу, и вместо того, чтобы атаковать нас, они просто ждали, стоя между двумя клетками. Справа от меня закричали женщины, но не было времени посмотреть — передо мной оказался противник, воины с длинными мечами и маленькими щитами. Свет был слишком тусклый, и я не мог их сосчитать, поэтому просто набросился с боевым кличем: Беббанбург!
Я учу своих молодых бойцов, что осторожность есть добродетель для воина. Всегда случаются искушения слепо атаковать, идти с боевым кличем на стену щитов врага, надеясь, что гнев и ярость её разнесут. Такое искушение исходит из страха. Иногда закричать и броситься на врага — лучший способ преодолеть этот страх. Но, скорее всего, у врага будет тот же страх и тот же порыв. Он тоже готов убивать. Если есть выбор, я предпочёл бы, чтобы на меня нападал обезумевший от страха противник, чем так атаковать самому. В гневе, в порыве безумия, воины дерутся как волки, однако умелый и дисциплинированный мечник почти всегда справится с такими.
И все же я с боевым кличем бросился прямо на группу охранников, перегородившую проход между клетками. Они не встали стеной щитов: их щиты были слишком малы и предназначались только для отражения ударов. Они встали стеной мечей. Но они лишь охраняли рабов, а это означало, им платят за то, чтобы следили за порядком, запугивали и избивали беспомощных жертв кнутами. Им не платили за драку с воинами Нортумбрии. Я не сомневался, что некоторые знали, как стоять в стене щитов. Они обучались этим навыкам, разбивали вражеские щиты, они убивали и выживали сами, но сомневаюсь, что они потом тренировались в этом, как тренировались мои люди. Они больше не практиковались многие часы с тяжелыми мечами и щитами, потому что их враги — безоружные рабы, многие из которых женщины и дети. Худшее, что их ожидало, это непослушный раб, которого легко избить дубинкой до бесчувствия. Теперь они столкнулись с воинами, моими воинами.
Финан рядом со мной кричал на своём языке, слева от меня сражался Беорнот.
— Беббанбург! — опять заорал я, хотя, без сомнения, для врагов это ничего не значило, но они видят воинов в кольчугах и шлемах, воинов, бесстрашных в бою, воинов, которые возвещают об их смерти, воинов, которые убивают.
Я бросился к человеку в кожаной безрукавке, такому же высокому, как я, с короткой черной бородой и мечом, который он держал как копье. Когда мы приблизились, он шагнул назад, но всё еще держал меч прямо перед собой. Он что, надеялся, что я сам насажусь на него? Вместо этого я оттолкнул его клинок левой рукой, защищенной кольчугой, и воткнул Вздох змея ему в живот, почувствовав вонь у него изо рта. Он был здоровяком, но я отбросил его на человека, стоявшего позади него, а справа от меня кто-то закричал, потому что быстрый меч Финана лишил его глаз. Я все ещё видел рядом с собой красный от крови клинок Беорнота, повернулся вправо, вытащил свой меч из падающего врага и столкнулся со следующим, вооруженным саксом.
Моя кольчуга остановила его клинок. Он давил на свой меч, но yже в ужасе пятился назад, и его выпад растерял всю силу. Он заскулил и затрясся, возможно, пытаясь сдаться, но я ударил головой в шлеме ему в лицо, и стон превратился в мычание, а затем его глаза широко раскрылись, когда клинок Беорнота вошел ему меж ребер. Это были глаза человека, готовящегося познать адские муки. Он упал, я сделал еще шаг и оказался позади строя врагов, передо мной виднелась открытая дверь, за которой блестело на воде солнце и стоял корабль, в котором мы нуждались. Я с криком повернулся назад и полоснул голодным Вздохом змея кого-то по горлу, и внезапно враги исчезли, раздавались только крики о пощаде, кто-то дергался в агонии, кто-то умирал, на каменном полу растекалась кровь, а один грузный надсмотрщик в панике убегал вверх по лестнице, находящейся рядом с клеткой для женщин.
Мы воины.
— Гербрухт!
— Да, господин?
— Приведи Бенедетту и детей.
Мы сражались с девятерыми, я посчитал. Пятеро были мертвы или умирали, трое стояли на коленях, а один убежал наверх. С одной стороны за решёткой кричали в ужасе женщины, с другой стороны во мраке клетки теснились мужчины.
— Беорнот! — Я указал на троих, стоящих на коленях. — Приведи ублюдка, что мы захватили во дворе к этим троим, сдери с них кольчуги, запри их и выясни, не захочет ли кто из рабов пойти к нам гребцами!
Того, который удрал наверх, я едва успел рассмотреть. Он был крупный, не такой здоровенный, как Беорнот или Фолькбалд — они высокие и мускулистые — а просто жирный. Я видел, как он в панике, громко топая, карабкался вверх по ступенькам. Теперь, обнажив Вздох змея, я пустился за ним.
Должно быть, лестницу возвели ещё римляне, поскольку первые несколько ступеней были каменные, хотя над этой ровной кладкой был надстроен деревянный пролёт, ведущий на небольшую площадку, где в воздухе плясали пылинки. Я медленно поднимался. Сверху не доносилось ни звука. Должно быть, кем бы ни был этот толстяк, он меня поджидал. Ко мне присоединился Финан, и мы вдвоём крались по деревянным ступеням, вздрагивая от скрипа.
— Один человек, — прошептал я.
Справа на маленькую площадку выходил открытый дверной проём, завешенный толстой шерстяной шторой. Я ждал, что едва ступлю на площадку, как из-за этого занавеса последует удар копьём, поэтому дотянулся до шторы острием Вздоха змея и отодвинул её. Никакого копья. Я сдвинул завесу дальше и услышал, как кто-то сдавленно охнул. Опять раздался тяжелый топот — должно быть, толстяк побежал дальше вверх по лестнице.
— Гуннальд? — предположил Финан.
— Думаю, да, — отозвался я, уже не стараясь вести себя тихо. Я сделал последний шаг и сорвал штору. Послышался сдавленный крик, и я увидел ещё одну клетку. Три
