— Кислятина, — поморщился он, — хуже барсучьей мочи.
— Откуда ты знаешь? — поддел его Видарр.
Финан проигнорировал вопрос, снял крышку со второй бочки и отшатнулся — вонь стала сильнее.
— Господи Иисусе! И за это мы отдали серебро?
Подойдя к бочкам, я увидел, что вторая наполовину наполнена мясом — похоже, свининой — покрытой прогорклым жиром и с ползающими личинками.
— Гуннальд, говорил, что кормит их мясом, — пробормотал я.
— И там кора? — нагнувшись над бочкой, Финан потыкал пальцем гнилое мясо. — Ублюдки мешают его с древесной корой!
Я вбил крышку на место.
— И где они берут эту дрянь?
Ответ дал один из схваченных нами стражников, сказав, что у Гуннальда был уговор с дворцовым распорядителем, и тот продавал ему недопитый эль и еду для рабов.
— Женщины готовят на кухне, — объяснил он.
— Это они готовить не будут, — сказал я и приказал вывалить содержимое бочек в реку. Ещё пленный стражник рассказал нам, что сын Гуннальда повёз рабов во Франкию и корабль должен вернуться через три дня. — Он и покупать рабов будет? — спросил я.
— Только продавать, господин.
Пленного стражника звали Деогол, он был моложе трёх остальных и старался угодить. Он был западный сакс, потерял руку, сражаясь за Эдуарда, когда тот вторгся в Восточную Англию.
— Работать по дому я не могу, — объяснил он, поднимая обрубок правой руки, — а Гуннальд дал мне работу. Надо же человеку есть.
— Значит, сын Гуннальда продаёт рабов?
— Война — плохое время для торговли, так они говорят, господин. В Лундене цены низкие, вот он и поплыл продать повыгоднее за морем. Всех, кроме...
Он умолк и решил дальше не говорить, но я заметил, как он бросил взгляд в сторону лестницы.
— Кроме девушек, которые наверху? — спросил я.
— Да, господин.
— А почему он их не продаёт? По-моему, они стоят денег.
— Это его девушки, господин, — несчастным голосом произнёс Деогол. — То есть, его отца, но они их делили.
— Гуннальд Гуннальдсон и его сын? — Деогол молча кивнул. — Как зовут сына?
— Лайфинг, господин.
— Где его мать?
— Умерла, господин.
— А что за гребцы на его корабле?
— Рабы, господин.
— Сколько?
— Всего двадцать вёсел, — сказал Деогол. — По десять на борт.
— Такой небольшой корабль?
— Зато быстрый, — отвечал Деогол. — Тому, старому, — он кивнул в сторону развалины у причала, — надо вдвое больше гребцов, а плавал он как свинья.
Значит, Гуннальд купил корабль поменьше и легче, требующий меньше гребцов на вёслах, и, если пленник прав, достаточно быстрый, чтобы уйти от большинства фризских или датских налетчиков, охотящихся за лёгкой добычей. Этот корабль может вернуться со дня на день, но сейчас у меня девятнадцать освобождённых рабов, четыре пленных стражника, десяток детей, мои семь человек, священник, Бенедетта и две лошади на конюшне, и всех надо кормить. К счастью, на кухне обнаружилось десять мешков овса, куча дров, каменный очаг с ещё тлеющими углями и огромный котёл. С голода не умрём.
— Жаль только, что с мышиным помётом, — заметил Финан, глядя на горсть овса.
— Мы ели и худшее.
Бенедетта, на платье которой уже засохли пятна крови, отыскала кухню — мрачного вида сарай у причала. С собой она привела Алайну, обнимая за плечи.
— Она проголодалась.
— Мы сварим немного овса, — сказал я.
— Я умею готовить овсяные лепёшки, — обрадовалась девочка.
— Тогда нам нужно немного жира, — Бенедетта принялась рыться в горшках и ящиках, стоявших на полках, — и немного воды. И соль — если есть. Помогай мне искать!
— Люблю лепёшки! — сказала Алайна.
Я вопросительно посмотрел на Бенедетту, и та улыбнулась.
— Алайна у нас молодец, — сказала она. — Хорошая девочка.
— А ты найдёшь мою маму? — серьёзно спросила меня Алайна.
— Конечно! — ответила за меня Бенедетта. — Лорд Утред всё может!
Лорду Утреду, подумал я, понадобится чудо, чтобы найти мать этого ребёнка, не говоря уже о том, чтобы выбраться из Лундена. Но сейчас я мог только ждать возвращения корабля работорговцев. Трупы я приказал перетащить на причал и сложить под западной стеной, там, где их не увидит никакой любопытный стражник с моста. После заката скинем мертвецов в реку. Жирное, бледное, залитое кровью тело Гуннальда спустили с лестницы, голова с перекошенным безглазым лицом ударялась о каждую ступеньку.
Я обыскал чердак и нашёл крепкий ящичек, полный денег. Там были западносаксонские и мерсийские шиллинги, рубленое серебро данов и нортумбрийское золото, кроме того, фризские, франкские и прочие иностранные монеты, некоторые с надписями на незнакомых мне языках, с буквами, каких я никогда прежде не видел.
— Вот эти — из Африки, — сказала мне Бенедетта, касаясь пальцем большой круглой монеты. — Это сарацинская. Мы пользовались такими в Лупии. — Она бросила монету назад, к остальным. — Мы здесь в безопасности? — спросила она.
— Здесь достаточно безопасно, — ответил я, стараясь говорить убедительно и надеясь, что говорю правду. — Восточные англы решат, что мы удрали на Спирхафоке. Они не станут нас искать.
— А Спирхафок, — она запнулась, произнося незнакомое имя, — он где?
— Надеюсь, уже далеко, на пути домой.
— Твои люди пришлют нам подмогу?
— Они даже не знают, живы ли мы, поэтому, если у них есть хоть капля здравого смысла, они закроют ворота крепости, выставят стражу на бастионы и будут ждать новостей. Я так и сделал бы.
— А что делать нам?
— Захватим второй корабль Гуннальда. И вслед за Спирхафоком пойдём домой.
— Значит, до тех пор мы останемся здесь?
— Это лучше, чем в подвале рядом с выгребной ямой.
— Господин! — позвал от подножия лестницы Беорнот. — Тебе стоит взглянуть на это!
Я спустился к причалу и следом за
