— Хорошая девчушка, — сказал Финан.
— Хорошая, — согласился я.
Мы с Финаном сидели на скамье, наблюдая за Иммаром, и лениво обсуждали шансы на то, что устойчивый легкий юго-восточный ветерок, дувший всю ночь и утро, сменится западным ветром.
— Думаешь, ее мать жива? — спросил Финан.
— С большей вероятностью, чем отец.
— Ты прав. Бедная женщина. — Финан откусил овсяную лепешку. — Для Алайны было бы хорошо, если бы мы ее нашли.
— Да, неплохо, — согласился я. — Но она крепкая девочка. Она выживет.
— Это она испекла лепешки?
— Да.
— Жуткая дрянь, — Финан бросил остаток своей лепешки в реку.
— Это из-за мышиного дерьма в овсе.
— Нам нужна еда получше, — буркнул Финан.
— Как насчет двух лошадей в конюшне? — предложил я.
— Они не против мышиного дерьма. Вероятно, бедняги много лет ничего лучше не пробовали! Им нужен месяц-другой на хорошем пастбище.
— Я не об этом, — сказал я. — Мы могли бы убить их, освежевать, разделать и потушить.
— Съесть их? — потрясенно уставился на меня Финан.
— Их мяса должно хватить нам на неделю.
— Ты просто варвар, — сказал Финан. — Сам уговаривай отца Оду.
Отец Ода не одобрит конину. Церковники запрещали своим последователям есть мясо лошадей, поскольку его единственным источником, по их мнению, были языческие жертвоприношения. На самом деле мы, язычники, неохотно жертвовали Одину лошадей, эти животные были слишком ценными, но в отчаянные времена дар в виде лучшего жеребца мог умилостивить богов. Я сам совершал такие жертвы, хотя и с сожалением.
— Отцу Оде не обязательно есть жаркое. Он может прожить на мышином дерьме.
— Зато я не могу, — твердо сказал Финан. — Я хочу что-нибудь приличное. Должны же здесь продавать рыбу?
— Конина вкусная, — настаивал я. — Особенно если лошадь немолода. Отец всегда говорил, что печень старой лошади — это пища богов. Однажды он заставил меня убить жеребенка, просто потому что хотел попробовал его печень, и она ему не понравилась. Потом он всегда настаивал, чтобы лошадь была взрослая. Но только нельзя готовить мясо слишком долго, лучше, чтобы оно оставалось с кровью.
— Господи Боже, — сказал Финан. — Я думал, твой отец был христианином.
— Так и есть, поэтому каждый раз, когда он ел лошадиную печень, то добавлял это к списку грехов на исповеди. А их и так всегда было немало.
— Твоя Бенедетта не станет есть конину, — хитро сказал Финан. — Она добрая христианка.
— Моя Бенедетта?
В ответ он только усмехнулся, и я подумал об Эдит в далеком Беббанбурге. Действительно ли на севере чума? И если так, добралась ли она моей крепости? Йорунд слышал, что она терзает Эофервик, где жили два моих внука со своим отцом, и я тронул свой молот и послал богам безмолвную молитву. Финан заметил это.
— Беспокоишься? — спросил он.
— Не нужно было мне покидать Беббанбург.
Я знал, что Финан со мной согласен, но ему хватило такта не произнести это вслух. Он молча смотрел на блеск солнца на реке, затем насторожился и положил руку на мою.
— Что случилось?
Я вышел из задумчивости и увидел, что Иммар встал и смотрит вниз по течению. Затем Иммар повернулся и, глядя на меня, указал на восток. Я увидел мачту на рее со свернутым парусом, показавшуюся над восточным частоколом.
— Иди в дом! — крикнул я Иммару. — И приведи мальчишек! Алайна! Давай!
Мы планировали разыграть перед сыном Гуннальдсона небольшой спектакль. Пленные стражники сказали, что обычно на пристани находился хотя бы один человек, чтобы принять концы у причаливающего корабля.
— Лайфингу Гуннальдсону нужна помощь, господин, — сказал мне однорукий Деогол. — Он не умеет столь хорошо управляться с кораблем, как отец. Если на причале никого нет, он дует в рог, и мы выбегаем ему на помощь.
— А если никто не поможет?
— Уж как-нибудь сойдет на берег, господин.
Я настаивал, что прибывающий корабль должен обнаружить пустой причал, и никому не следует помогать Лайфингу Гуннальдсону. Завидев незнакомцев, он заподозрит недоброе и отойдет подальше, пока не заметит знакомое лицо, а я не мог так рисковать. Лучше пусть думает, что стража совсем обленилась, и причаливает своими силами.
Я даже не был уверен, что это тот самый корабль, но у него стояла мачта, а ни один корабль с мачтой не пройдет под мостом, а значит, любой из тех, кто зашел так далеко вверх по реке, направляется к одной из немногих пристаней поблизости от места, где Темез пенится между столбами моста.
Мы с Финаном вернулись в амбар, где Бенедетта играла с младшими детьми. Мне подумалось, что смех редко звучит в этом мрачном месте, и прерывать их не хотелось. Я хлопнул в ладоши.
— Ну-ка, тихо! Ни звука! Беорнот, если кто из ублюдков хоть пикнет, можешь его убить.
Я говорил о пленных стражниках, закованных в самой маленькой клетке. Беорнот заставит пленников молчать, а отец Ода и Бенедетта приглядят, чтобы не шумели дети и освобожденные рабы.
Мы с Финаном встали за полуоткрытой дверью, ведущей на пристань. За нами ждали пятеро воинов в кольчугах и при мечах. Я шагнул вперед, оставаясь в тени, и увидел приближающуюся мачту, а потом и нос корабля с маленьким деревянным крестом. Корабль двигался чрезвычайно медленно, борясь с приливом и сильным течением.
— Они устали, — заметил Финан, имея в виду гребцов.
— Они прошли долгий путь.
— Бедолаги, — сказал он, вспомнив, как мы сами, прикованные к скамьям, ворочали весла намозоленными руками и старались не привлекать взгляд людей с хлыстами. — Но это наш корабль, — мрачно добавил Финан.
На
