Под конец, чувствуя энергию и эмоции зрителей, я уже расслабилась и мягко улыбалась, понимая, что всё. Самое страшное осталось позади. Мы это сделали. Все вместе. Всего одна, финальная сцена — и можно выходить на поклон. А после — получать зачёт. Всем нам. Иного было просто не дано.
— Только вернись — и я всё для тебя сделаю, — проговорила «Ира», глядя на «Андрея» и прижимая к себе свёрток, который имитировал младенца.
Я знала все слова наизусть — они отпечатались на подкорке моего сознания, как и действия, а также чувства, которые должны были обуревать героев. Мой отец в тот момент был в смятении, но вместе с тем понимал, что должен был играть по правилам этой чокнутой. Ради нас с мамой.
Давид с готовностью кивнул и ответил чётко и громко:
— Хорошо. Я согласен.
Девушка, которая играла юную Мари, бросила короткий взгляд на «отца своего ребёнка», но тот не отреагировал, сосредоточившись на лице «Иры», которая прекрасно играла растерянность, смешанную с радостью.
— Правда?
«Андрей» отозвался:
— Конечно. Мы с тобой сейчас уедем далеко-далеко, и начнем всё с начала. Эти две не нужны мне.
Так, погодите. Я нахмурилась и выпрямилась в кресле, пытаясь понять, что происходит. Это было не по тексту. Того же мнения явно придерживались и другие актёры, которые уставились на Давида с недоумением, пытаясь понять, откуда взялась эта короткая импровизация. Он под конец забыл слова и решил таким образом выкрутиться?
Парень, тем временем, продолжил, с самым невозмутимым выражением лица:
— Они обе — ничто для меня. Ни эта простушка с претензией на интеллект и любовь к танцам, ни её выблядок. Для меня существуешь только ты.
Я ахнула на этом мерзком слове, слыша, как все в зрительном зале встрепенулись. Да, всё явно пошло не по плану. Более того — Давид сознательно запорол чуть ли не самую важную сцену в постановке всей моей жизни! Почему?! За что?!
Но этого моему пока что ещё парню показалось явно мало. Пока я пыталась понять, что происходит, Кузнецов повернулся к залу и, нашарив взглядом моего отца, громко и чётко проговаривая каждый слог, произнёс:
— Вот что ты должен был ответить двадцать лет назад. Не благодари.
*****
Юлиан
Я не понимал, что происходит. Но то, что что-то пошло не по сценарию — это я осознал сразу. Не нужно было обладать особым интеллектом, чтобы понимать — Аня никогда не написала бы такого в свой адрес, да и в целом не заступилась бы за ту женщину, которая пыталась разлучить её родителей.
Но, даже если вдруг скудности мозга не хватило бы, чтобы понять ситуацию правильно — реакция дяди Андрея, да и всех Данчуков, расставила бы всё по местам. Глава семьи вскочил на ноги, сжимая руки в кулаки и, кажется, пылая праведным гневом. В рукав его рубашки вцепилась его медноволосая супруга, свистящим шёпотом умоляя о чём-то — видимо, прося не устраивать сцену.
Плевать. Её вот-вот собирался устроить я. Потому что — КАКОГО ЧЁРТА?! Что, нахрен, вообще происходило? Почему Давид вёл себя так, словно всё шло по заранее составленному сценарию? Или…это было его видение спектакля? В любом случае, вопросов от этого меньше не становилось.
Меж тем, Кузнецов, холодно улыбнувшись, поклонился гомонящей толпе — и спокойно покинул сцену, оставив других ребят растерянно топтаться на месте, не понимая, что делать дальше. И, судя по виду режиссёров, они тоже не до конца осознавали, что произошло и как себя вести.
Что там в такие моменты делают герои в американских фильмах? Выходят на сцену и отыгрывают всё за злодея, который решил всё испортить? И все рукоплещут, думая, что так и было задумано? Увы, с нами это не прокатило. Даже при всём желании я бы не смог стать тем рыцарем в сияющих доспехах, потому что не знал роль. И всё, на что я оказался способен — это сидеть рядом со своими родителями и с бессильной яростью смотреть на сцену. Мечтая только об одном — чтобы всё это поскорее закончилось, и я оказался за кулисами. Уж там он от меня не скроется.
Моё желание исполнилось быстро — кто-то догадался дать команду опустить занавес. Когда, под роптание толпы, тяжёлые шторы скрыли актёров и декорации, я вскочил на ноги. Одновременно со мной это сделал и дядя Андрей. Прежде чем его успели остановить, тот пулей пронёсся к чёрному ходу, который вёл за кулисы. За ним, путаясь в длинных юбках, побежали тётя Мари и Нюта. Самый мелкий Данчук замыкал процессию. Ну а я что? Разумеется, устремился за ними.
Успел я как раз вовремя, чтобы успеть застать тот момент, когда дядя Андрей схватил Давида за ворот футболки, приподнимая над землёй.
— Андрей, отпусти его! — кричала тётя Мари, пока Аня растерянно стояла чуть в стороне, прижимая к себе испуганного Сашу.
— Обязательно! — рыкнул мужчина, — Как только выбью из этого сосунка всё дерьмо. Поблагодарю, так сказать, за совет.
— Данчук! — повысила голос его супруга, — За избиение студента, пусть и совершеннолетнего, тебя по головке не погладят! Отпусти его! Давайте всё решим, как цивилизованные люди!
С явной неохотой, но мужчина прислушался к голосу разума в лице жены. Вот только со мной это не сработало. Сняв галстук-бабочку и отбросив в сторону пиджак, я мрачно изрёк:
— У меня такой проблемы нет.
Затем, прежде чем меня успели остановить, я подскочил к Давиду и ударил. Первый удар взорвался болью в моём кулаке — у Кузнецова оказался крепкий нос. Но меня подхлёстывала ярость, что ей были какие-то кости?
За первым ударом последовал ещё один, за ним — третий. Я чувствовал, как мои костяшки ныли, окрашиваясь алым, и это приносило мне мрачное удовлетворение. Но его было недостаточно. Я бил этого подонка, а он даже не пытался сопротивляться. Почему, мать вашу, он не отбивался?! Нет, он лишь пытался сплевывать кровь — и улыбался, чёрт возьми! И это лишь сильнее раззадоривало меня, пробуждая желание всеми доступными средствами стереть эту улыбку с его блядского личика. И если потребуется — вырезать её нахрен.
Увы, моим планам не было дано осуществиться. Меня он этого обмудка банально оттащили подоспевшие друзья.
— Пустите! — рычал я, пытаясь вырваться, но Меридов держал крепко.
— Юлиан! — окликнул меня отец, который (ну конечно!) тоже уже был за кулисами, — Успокойся! Ты убьёшь его!
— И пусть! — крикнул я, — Он заслужил!
— Не тебе его судить, — осадил меня родитель, — Это дело Ани и её семьи. Не наше. Ребята, уведите его.
— Нет.
Это было первое слово, которое произнесла Аня. Она подошла ко мне и покачала головой, глядя при этом только на Давида. Который вытирал кровоточащие
