— Хорошо, Вань. Я сегодня постараюсь достать зелье и завтра тебя позову.
— До встречи.
— До встречи.
Иван быстро добрался до дома и написал откровенное, чувствительное письмо Даше:
«Любимая.
Называю тебя так, потому что не могу не любить тебя! Я помню все наши минуты, проведённые вместе. Да, может быть, когда ты была рядом, я этого не ценил и потому уехал. Из-за этого я и страдаю. Если бы можно было исправить свой поступок, я бы не уезжал, но больше это никому не нужно.
Раньше мне нравились другие девушки, я испытывал страсть, но думал, что это и есть любовь. Но чувства проходили через очень небольшое время. С тобой всё иначе… Я не могу объяснить точно чувство, испытываемое мной. Моё отношение к тебе стало очень нелогичным. Я не могу забыть тебя…
Даша! Слышишь, это любовь. Мне уже не в радость даже жить, когда тебя нет рядом. Без тебя я уже ни в силах что-либо совершить, искренне порадоваться. Я люблю безумно, и любить буду всегда.
Я не хочу жить вот так… А знаешь, какой для меня вариант идеален? Я почти мечтаю о том, чтобы спасти тебе жизнь и, делая это, умереть самому. Нет, это не мысли о самоубийстве, это просто благороднейшая и желанная смерть. Лучше уж смерть, чем жизнь без твоей любви.
Моё отношение к тебе не такое как ко всем, я боготворю тебя, начинаю парить в небесах, если появляется только намёк на то, что я тебе небезразличен… Но это не так. Ты для меня — смысл жизни, главный человек на этой земле, моя любовь…
Мне сладко произносить твоё имя, и я ещё раз его напишу: "Даша". Как оно ласкает слух, так же, как и ты моё сердце.
Я не хочу сейчас перечислять те сотни различай между моей жизнью до тебя и после тебя, на это не хватит и десяти часов непрерывных рассказов, я просто ещё раз скажу, что те наши минуты, проведённые вместе, не забыты мной. Может быть, ты их и забыла…
А теперь прощай, но если ты когда-нибудь окажешься на дне этой жизни, тебе понадобится поддержка, или ты просто вспомнишь меня — знай, моя любовь к тебе на веке, она не знает границ, моё сердце принадлежит тебе!
Прощай».
Ваня дописал письмо и опустился на стул. Ему было очень тяжело и больно. Наконец он встал, взял нож и порезал им мизинец, оставив на бумаге красный след…
— Теперь всё, — произнёс он, глядя на письмо. Подождал, когда кровь подсохнет, залечил магией рану, чтобы после забвения было меньше зацепок для того, чтобы вспомнить, кем он был, и сложил письмо, оставив его на столе. — Знаю, что, может быть, другой бы на моём месте продолжил бы бороться и его бы не остановили слова девушки, что она его не любит, но я не такой. Сказала — значит всё, шанса нету, а в жизни меня больше ничего не держит, самоубийство — это грех, а боль в душе нестерпима, поэтому я принимаю решение — всё забыть.
Ночь прошла очень беспокойно, в сравнении с другими. Ему снились сны о Даше.
Наутро Ваня сказал:
— Наконец-то, последний день этой адской жизни.
Он начал собираться к Виктору, думая о том, что после забвения любым путём захочет узнать, кто он. «И это тоже будет боль, но пусть я построю себе новую счастливую жизнь», — пожелал он.
Вдруг запиликал тилис. Боевая и тревожная музыка соответствовала нынешнему состоянию Виктора.
— Встречаемся на вокзале, — быстро сказал он. — Некогда объяснять.
Ивану показалось это странным и даже испугало его. Он взял письмо и отправился к Западному вокзалу. Там его уже ждал друг.
— Что случилось? — спросил Ваня.
— По-моему, в гвардии что-то пронюхали про зелье, — Виктор кивнул на обычную бутылку, в которой находилась жидкость, с виду напоминавшая простой апельсиновый сок. При её виде у Ивана загорелись глаза. — А сам знаешь, по договору Борсии и Керилана за то, что память кому-то отшибаешь, до десяти лет дают.
Они старались говорить очень тихо.
— Не лучше ли было как-то законспирировать это?
— Ещё чего! Сок везу попить. Для безопасности положим в сумку.
— Ты прямо оборотень в погонах, — усмехнулся Иван.
— Благодаря тебе.
— И как мы тогда делаем?
— Я уже купил билеты. Едем в Войланск, снимаем комнату на пару часов (я уже договорился), пьёшь зелье, затем отправляемся в тот посёлок, и там ты засыпаешь…
— И просыпаюсь счастливым человеком. У тебя есть листок бумаги и ручка?
— Вот, держи.
Иван отошёл, сел за столик для ожидающих, порвал листок на две части. На одной он написал: «Ты Иван Тишков, сегодня тебе исполнилось семнадцать лет, и ты коренной кериланец», а затем, немного подумав, написал на другой: «Не ищи, кем ты был раньше, а строй свою новую жизнь». Хотелось ещё что-то сказать себе, тому, новому, грядущему, но Иван решил не пытать судьбу, не давать себе дополнительных зацепок. Да и из-за волны переживаний в голову мысли как-то не шли.
«Надеюсь подействует», — подумал он и, засунув листы в карман, пошёл к Виктору.
— Что ты писал? — спросил он Ивана.
— Да так, не важно.
Иван положил конверты к банкам с овощами и мясу.
— Тебе этого надолго не хватит, — сказал Виктор, глядя на сумку с едой.
— Я подготовил заклинание, что вечером размножит банки.
— Ну смотри!
Вскоре подошла трансоль и через пару часов они уже были в Войланске. Их окружили высоченные дома в два-три раза выше, чем в Доброграде, и мигающие огни магических технологий, парящие рядом с множеством едва видимых в небе трансолей.
— Надеюсь, — сказал Иван, осматривая обстановку города. — Я здесь ещё побываю когда-нибудь.
— А вот мне этот город не нравится, — сказал Витя. — На командировке в позапрошлом году тут лучше было.
Они добрались до гостиницы, которая находилась напротив странного здания, очевидно, военизированного, поскольку окон и дверей не наблюдалось. Заходя в гостиницу, Ване показалось, что из того здания выходит Фёдор.
— Давай быстрее! — воскликнул Виктор, и у Ивана сразу же из головы вылетели все посторонние мысли.
Они сняли номер и поднялась на лифте на тринадцатый этаж. Виктор налил в кружку, принесённую им, очевидно, из дома, зелья и поставил на стол.
— А теперь скажи мне, Иван, — начал он. — Ты точно решил…
— Да, — бескомпромиссно сказал Ваня, — и обсуждений быть не может.
— Хорошо.
— За твоё здоровье, — Иван поднял кружку и начал пить, глядя в глаза Виктору.
И тут из его уст вылетело такое заветное для Ивана слово:
— Забудь.
Что-то ударило Ивана изнутри, его передёрнуло со страшной силой, он уронил чашку, и та разбилась, но зелья в ней уже не было. Ваню передёрнуло ещё сильнее, и он рухнул на
