— Кто ты, малый, да откуда?
И Жданко все рассказал мастеру: о том, что он приехал из-под Василева и что отец уезжает обратно, а ему, Ждану, тоже придется возвращаться в село, если он не присмотрит себе мастерства по душе. Много дней бродит он по городу, у многих мастеров побывал, а решиться ни на что не может. И златокузнец, и резчик по кости делают предивные вещи — всему миру на восхищенье. И в Царьграде, и в польской, и в чешской земле — во всех странах мира знают о киевских мастерах. Есть чему поучиться и у искусных киевских строителей! Из камня и кирпича воздвигают они храмы да дворцы, мрамором да узорчатыми плитками украшают их. А древоделы и тесляры (плотники и столяры), что рубят из бревен клети да терема на высоких столбах, а на кровлях ставят вырезанных из дерева петушков да уточек всяких! До того все прекрасно, что Жданко даже слов не умеет найти, чтоб рассказать об этом, и вот до сих пор не решился, не выбрал себе мастерства.
— А ну-ка, малый, оставайся у меня! Мое дело тоже не худое…
Жданко весь вспыхнул. Вспомнил недавнего гостя-варяга в доспехах, с дорогим мечом в руках. Онцифор говорит, что меч варяга — киевской работы, а доспехи у него кожаные, с нашитыми на них железными пластинами; куда этим доспехам до киевской кольчуги! Вот варяг и заказал ему кольчужную рубашку.
Кольчуга.
Вспомнил внезапно Ждан и того половчина, которого встретил на Кожемяках. Ежели придется биться с половцами, разве не соскользнет половецкая сабля с русской кольчуги, разве пробьет стрела железную броню?
Да, оружие — первое дело! Разве можно быть воину без оружия? Разве можно быть Руси без воинов?!
Согласился Ждан остаться у Онцифора.
Гордый и радостный, он не вошел, а влетел в дом златокузнеца, где жил Петрило.
Глубоко вздохнул Петрило. Пришло время расстаться с сыном! Может быть, оно к лучшему, что малец остается в Киеве, к хорошему делу пристроился, а все же боязно за сына и скучно возвращаться домой одному, без помощника; но Тудор сказал ободряюще, что знает Онцифора давно, что хороший он человек — оружейник известный в Киеве, обижать Ждана не станет.
— Ладно все сложилось у тебя, брат? Не горюй, радоваться надо.
Хорошее это дело — быть оружейным мастером, а все-таки щемит сердце у Петрилы. «Надо хоть повидаться с мастером, пообещать ему гостинец какой-либо, если хорошо учить будет Ждана!»
Онцифор пожелал, чтобы Ждан переселился и совсем к нему.
Обидно стало Петриле, что последние денечки будут врозь с сыном, но Тудор сказал: «Так-то, брат, лучше — Онцифор вольный, не то, что я, — безопаснее Жданке будет у него, чем у меня, холопа. Я подневольный человек».
Петрило в ответ только вздохнул — не хотелось признаваться даже Тудору, в какую беду он сам попал, но согласился со словами Тудора, что спокойнее будет Ждану у вольного мастера. Порешили, чтобы Ждан на следующий же день переселился к оружейнику, а Петрило пойдет с сыном, увидит своими глазами Онцифора, который отныне станет ему заместо отца, познакомится заодно Петрило с Онцифором.
На следующий день Жданко приступил к работе у оружейника. В каморе, где спал Онцифор (она же служила ему и мастерской), стояла наковальня, суживающаяся кверху, а на столе лежало множество неизвестных Ждану предметов.
Он подошел робко к столу, с боязливым любопытством дотронулся до клещей. Ему хотелось спросить у мастера, что делать с ними, для чего лежит точильный брусок, зачем оружейнику тесло (столярный инструмент) и куски дерева и так далее.
Топчется Ждан, берет в руки то одно, то другое, хочет спросить обо многом, но не смеет заговорить первый, а мастер, углубившись в работу, будто забыл о Ждане, не обращает на него внимания.
И стоит Ждан у стола без всякого дела, не знает, как и подступить к оружейнику. А тот — вчера такой разговорчивый, приветливый — сегодня молчалив, хмур, порой взглянет искоса на своего ученика, однако молчит по-прежнему. Жданко переминается с ноги на ногу, наконец ему становится невтерпеж. Он решается заговорить:
— Что прикажешь мне делать, Онцифор?
Онцифор поднял на Ждана глаза и сказал строго:
— Уж больно ты тороплив, малый! Приглядывайся! Когда надо будет, — я тебе сам скажу!
И Ждан остался по-прежнему неподвижно стоять у стола.
Мастер ковал проволоку, время от времени поглядывая на своего ученика из-под нависших темных бровей.
— Вот, малый, — наконец обратился он к Ждану: — Возьми кусок проволоки, да не так, клещами бери! — закричал он на Ждана. — Отсеки от этой проволоки несколько кусков, а куски сверни кольцами и свари их.
— А как же они сцепятся друг с другом?
— А ты не все кольца сваривай вплотную, часть колец пусть остаются разомкнутыми; свободные концы колец надо расплющить, в каждом из них пробить маленькое отверстие, для которого заготовь маленькие заклепки. После этого будешь сцеплять кольца. Делай так: каждое разомкнутое кольцо продевай в четыре сплошных. После этого концы его сводятся, а в отверстие вставляется заклепочка; таким образом соединяются пять колец и продолжается сцепление дальнейших колец, покуда не будет готова вся кольчужная рубашка. Много труда и времени занимает наша работа, — сказал мастер, — вот ты и займись пока этим делом, а я буду готовить шелом из цельного куска железа. Этот шелом и легче, и прочнее, чем тот, который ты видел на варяге, — склепанный из четырех пластин.
Шлем.
Ждану было чему поучиться у Онцифора, который знал не только свое оружейное дело, но мог поспорить и с любым златокузнецом. Он набивал иногда на шеломе тонкие серебряные листы и резцом выводил на них разные хитрые узоры. Вот два зверя, кусающие друг друга, а вот какие-то крылатые чудовища. Иной раз Онцифор набивает на шеломы медные листы, покрытые позолотой.
— А самое главное и самое важное в нашем деле, — сказал мастер, — это изготовление харалуга, харалужных изделий[20] — наварка харалуга на железную их основу — и их закалка. «Каленая сабля», «каленая стрела» — вот похвала оружию! Для того, чтобы закалка получилась добротная, надобно раскаленную стрелу или клинок мгновенно охладить, опустив в холодную воду. Можно и по-иному закалить, — продолжал Онцифор. — Прежде всего раскалишь докрасна и харалужный клинок поставишь лезвием вперед. Тогда сам садись на коня и мчись вперед что есть мочи. Струя воздуха охладит лезвие, и оно тогда станет крепким, твердым, таким, как тебе надобно.
Все, что рассказывал Онцифор, все, чему он учил Ждана, казалось малому столь чудесным, что не
