Единственный, кого я по-прежнему видел ежедневно, был генерал генеральский Затрапезно- именитый и титулованный. Надежда и опора всего человечества и кость в горле для отдельных его представителей.
Затрапезно все так же таскал меня с традиционными инспекциями по всем фортификационным сооружениям- вдоль брустверов и окопов, вдоль амбразур и капониров, вдоль эскарпов и равелинов. Проще говоря, мы шатались туда-сюда вдоль злополучного забора. Командир продолжал поливать мне в уши, а иногда пытался зажечь речами наше усталое войско. Я же сделался немногословным, печальным и отрешенным, и на все его сентенции отвечал в лучшем случае односложно. Вероятно, я перегорел, как перегорала бы раритетная лампа накаливания, если бы существовало на свете такое изобретение. Затрапезно, впрочем, ничуть не расстраивался моему скоропостижному уходу в себя - ему всегда хватало общества самого себя и каменной веры в собственную непогрешимость. Я не знаю, что творилось в его голове, считаю, что это вообще непостижимо, но уверен, что люди для него были как те бездушные фигурки на столе, которые можно двигать по некой извращенной прихоти. И, казалось бы, я давно научился мириться с этим, но в моем нынешнем состоянии почему-то это стало особенно болезненным. Я изменился, мой характер закалился, но мне не хватало поддержки. А мои друзья, ставшие вдруг бывшими, в чем я не мог их винить, хотя и винил, все-таки умели видеть во мне личность.
И вот так проходили эти дни. Пасмурные, ветреные, никчемные дни с ощущением скорой грозы.
К чести Затрапезно должен сказать, что каким бы он ни был, в своих необъяснимых действиях он оставался последовательным. Например, город был для него все таким же пугающим и неприступным. Город, как и в первый день бросал ему вызов, а стена была высока и неодолима. Вследствие этого он был лишен многих отдушин, которые нет-нет, да и скрашивали порой наши черные будни, позволяя хоть как-то примириться с безрадостным существованием, да и попросту не сойти с ума. Все, что он видел во все дни затянувшейся осады, это наш палаточный городок- малую его часть- и собственно забор. Возможно, надписи на заборе и были для него тем самым разнообразием. Возможно, он просто сошел с ума- сразу и основательно. Я вообще не берусь судить о его побуждениях и даже не хочу сказать, что понимаю его чисто по-человечески, но в том, что в нем был некий стержень, ему не откажешь.
Оставаясь последовательным, командир продолжал устраивать регулярные военные советы, на которых все так же гнул свою пропагандистскую лажу, а иногда зачитывал пространные отрывки из своих мемуаров, которые кропал в перерывах между обстоятельным сном и прочими не столь эпичными делами. Мемуары были смесью все того же словесного поноса и некой слишком романтизированной утопии. В них он периодически позволял себе заглядывать в сказочное и светлое будущее, когда мы во всей славе и величии входим в поверженный город. Заматерев, набив много шишек, получив немало душевных ран, я уже очень хорошо понимал, чего на самом деле все это стоит.
Но ценность этих творческих посиделок и литературных чтений была в другом: это было единственное время и место, когда и где я виделся со своими прошлыми друзьями. Правда, встречи эти теперь носили чисто формальный характер, и это тоже было своего рода испытанием. Отчасти чувство неловкости, отчасти смутная надежда, да в общем-то все вперемешку. Гнев и неприятие? Пожалуйста. Эмоциональная депрессия? Да вот же она. Деструктивный пессимизм? О, я испытал его до того, как это стало мейнстримом.
Именно поэтому я могу рассуждать о содержании графоманского опуса Затрапезно: я единственный не спал за тем столом, не считая командира, в чем я тоже не всегда был уверен. Я сидел весь на нервах и тщетно пытался поймать хоть один взгляд. И этот роковой, вселенской глубины вопрос возвращался ко мне как бумеранг или вот этот непонятный шарик на резинке: за что?
Так это продолжалось.
Продолжалось снова и снова. Казалось, я угодил в какой-то день сурка. Не спрашивай, из каких мрачных архетипов явился мне столь нелепый образ, и причем здесь вообще сурок. Период отрицания постепенно сходил на нет, превращаясь в обычное привыкание. Все было-по старому.
А потом все изменилось.
Тот день обещал быть таким же типичным и непримечательным, как и все дни, но иногда жизнь преподносит нам сюрпризы, и мы должны об этом помнить. Чаще всего сюрпризы так себе, иногда откровенно трэшевые или вовсе убийственно жесткие, но бывают и яркие, бывают и приятные. Если я скажу тебе, что это был шестьсот восемнадцатый и, как мы знаем из учебников, последний день осады, все сразу заиграет новыми красками, верно?
В мои обязанности, помимо прочего, также входило встречать делегатов у входа в командный шатер, отмечать их, а после подавать списки командиру и докладывать о готовности. И к спискам Затрапезно всегда был внимателен- вот почему никому не удавалось отлынивать. В последнее время это был один из самых напряжных для меня моментов. Но работа есть работа.
Итак, в назначенное время я стоял на привычном месте с планшетом и стилом в руках, стараясь в то же время оставаться в тени, как того требовал от меня благополучно приобретенный новый условный рефлекс.
Первой подошла Эскапада и, подняв глаза, я сразу заподозрил- пока еще смутно, - что день чем-то, пожалуй, отличается от всех прочих, потому что за ее спиной маячили все ее северные воительницы.
-Всех туда не пустят, ты в курсе? - уточнил я как можно более де-юре.
-Знаю, собака! Они пришли меня поддержать.
-В чем?
-Подожди пока. Дождемся остальных.
В моей голове прозвенел тревожный звоночек. По обычаю последних дней мне только коротко кивали и проходили мимо, а потом все они рассаживались за столом и перебрасывались фразами в ожидании командира, но меня это не касалось, потому что в беседу я не был вовлечен. Что-то не так. Одно было ясно: день, обещавший быть типичным и непримечательным, свое обещание, похоже, не сдержал.
Следующей подошла близняшки. Подошли, я хотел сказать. В руках они держали листочки, на которых я с удивлением увидел свое имя. "Статус"- у Веры, "Адъютант"- у Любы.
Подозрения мои усилились, и они были мрачнее ночи. Сам понимаешь, ничего хорошего я не ждал.
-Запилили для тебя, - сказала Вера.
-Прикольную сигну, -
