Честно, сюжеты не выдерживали никакой критики, однако дознаватель Ита Кана была остроумна, справедлива и непоколебима, её помощник Дайон Виарди — обаятелен, хитёр и отзывчив, и они оба храбро сражались не только с преступниками, но и с собственным прошлым; и смотрели вперёд — с верой в лучшее, и побеждали — тёмную сторону жизни в целом, и постоянно попадали во всякие милые курьёзные ситуации…
Как говорится, сердце стать разумным не убедишь.
(Здравствуйте ещё раз, песни Греты Лереи.).
На сороковой ярус Университета, к кабинету Хранителя, Иветта поднялась за двадцать минут до пяти вечера и собиралась потратить их на попытку собраться с мыслями (хотя в жертву этому уже был принесён чуть ли не весь день, а результата что-то не наблюдалось), но мироздание распорядилось иначе: выйдя из подъёмника, она даже оглянуться не успела перед тем, как её ушей коснулось радостное:
— Саринилла Герарди! Дерзновенная! Здравствуйте! Вас-то я и жду — вы, именно вы, драгоценнейшая, мне и нужны!
Не узнать этот голос и завёрнутую в него манеру речи было решительно невозможно — так же, как и удержаться от улыбки.
— Здравствуйте и вы, Приближённый Кет.
Да, на широком подоконнике сидел именно он: довольный, расслабленный, с длинной серьгой в правом ухе и обмотанный театральными тряпками — а на коленях у него вальяжно возлежал Хронос, один из пропитанных магией университетских котов.
Ну конечно же, серый (точнее, дымчатый); раскормленный; с — в данный момент закрытыми — голубыми светящимися глазами и такими же узорами на шерсти; изредка ласковый, но в основном — крайне ленивый, Хронос относился к представителям рода человеческого со снисходительным добродушием, а к бытию — с мудрой бесстрастностью: он никогда не суетился и ни у кого ничего не просил, так как знал, что это не нужно — люди сами подбегут и осыплют едой и вниманием, стоит лишь попасться им на глаза. А коли так, можно не напрягаться: просто распластайся на любой горизонтальной поверхности и жди — кто-нибудь из проходящих мимо точно не удержится и начнёт тебя старательно гладить.
Например, Приближённый, который… зачем-то ждёт непримечательную, непутёвую студентку.
Ему что, настолько было нечем заняться?
— Идите же сюда, саринилла! Право, не перекрикиваться же нам через коридор, словно он — ров бездонный али река непреодолимая.
Да. Действительно. Это было бы несколько глупо.
Иветта подошла и, немного поколебавшись, тоже уселась на подоконник: тот был не только широким, но и длинным, места хватило бы и на шестерых. Приближённый Кет повернул к ней голову и, продолжая гладить Хроноса, нехарактерно серьёзно спросил:
— Знаете ли вы, дерзновенная, о пепле Отчаяния, затерянном в Пепельной Пустыне среди подобия своего?
Вопрос был… мягко говоря, неожиданным. И отсылал к, конечно, известной, однако крайне непонятной и неприятной истории.
Когда-то Пепельная Пустыня была просто пустыней — обычной, совершенно не примечательной и никого, кроме картографов и прочих исследователей, не интересующей; но затем по ней прошлись Разрывы первой волны, и Всепоглощающее Ничто перемололо в пепел и сами пески, и всё, упрямо в них жившее. И Архонты могли восстановить — первое, они обычно возвращали миру озёра, реки, леса, поля и степи, но в данном конкретном случае утраченное почему-то осталось — таковым.
(Считается, что Пепельная Пустыня была призвана стать — и стала — памятником, вот только… чему именно? Что люди, по мнению сильнейших, должны были помнить: ужасы катастрофы или своё бессилие — перед ней?
К чему призывали шестнадцать: к бдительности или чёткому осознанию, что их милость не обязана быть — всеобъемлющей?).
Пепельная Пустыня — бесконечные седые барханы; стылая красота, отравленная чувством потери — превратилась в символ начала пятого столетия. А во второй половине шестого сделалась могилой для девяти десятков Приближённых Отчаяния, убитых собственным Архонтом, потому что…
Потому что. За что-то. По какой-то загадочной причине.
Архонты не объясняются, и задать напрашивающийся вопрос не рискнул даже магистр Росс.
Знала ли Иветта о «затерянном в подобии своём» пепле Отчаяния? Как и все остальные, и да, и нет.
— Разумеется, Приближённый Кет. Кто же не знает?
— Хм-м-м… А знаете, почему его сильнейшество Велан поступил так, как поступил?
Проклятье.
— Нет. Этого — не знаю.
«Неделимый, да откуда бы?»
Приближённый Кет снова хмыкнул — вроде бы скорее с пониманием, нежели осуждением — и, встряхнув головой, ответил:
— Так я и думал. Ну что ж. Расскажу я вам эту историю: по-простому печальную и печально простую… и известную, должен заметить, всем Приближённым.
(Вернёмся на секундочку к началу шестого века: Разрывы продолжали открываться, а Ничто — неумолимо жрать Всё; но с началом века пятого ситуация, конечно, не стояла и близко. Одна дыра в поле — это не три посреди города, и хотя тогдашняя жизнь была далеко не безоблачной, люди всё же успели как-то выдохнуть и успокоиться.
Зря. Увы — зря.
Столетие дотопало до середины и наткнулось на вторую волну — мир, как поэтично выразился мастер ади Рал-Асаи, «снова горел и гнил»… хотя, как мы с вами знаем, вообще-то нет, с первым приливом последующие не сравнились… ну да ладно. Итак, настоящее стало перевоплощённым прошлым — к счастью, у вторых Архонтов имелись записи Архонтов первых… да и некоторые очевидцы из Приближённых ещё жили… то есть положение было менее сложным — однако всё же отнюдь не являлось простым.
«Парадокс Всесилия» — вот кто это название придумал, а? Во-первых, на всесилие Архонты никогда не претендовали: сильнейшества, а не всесильнейшества же. Во-вторых, и парадокса-то никакого нет: власть Архонтов ограничивается пределами Анкалы, а Ничто… Не ею оно порождено. Мир не сам себя пожирает, с чего бы ему.
Парадоксально скорее то, что не-Архонты могут — закрыть Разрыв. Впрочем, с философской точки зрения мы являемся частью мира в меньшей степени, чем держащие Троны. Но есть здесь одна большая , прямо-таки Всепоглощающая проблема…
Как обстоят дела с изучением магических наук вне небесных островов, м-м-м? Увы и ах, старая школа была снесена первой волной, и её место прочно заняла практичность: сейчас мы постепенно возвращаемся к истокам, но тогда, поверьте, всё было очень и очень плохо. Ну умели люди воплощать бытовые намерения, ну знали жесты, необходимые в профессии, ну выучивали на досуге какие-нибудь простые иллюзии, потому что миленько — а этого не-е-е-ет, не достаточно. Совершенно
