Её мысли тогда были заняты одним конкретным намерением. Которое она и сама могла выразить и воплотить; которое и начала (рефлекторно, того не осознавая) про себя, в воображении претворять, как если бы её попросили, банально потому что сработала ассоциация — и её представление срезонировало с реальностью.
Вот в чём заключалось отличие. И — наверное, наверняка — причина, а также вся суть.
— Кажется, я знаю, что нужно делать. Я не уверена, но я попробую вслушаться по-другому.
То есть обратиться, уточнив.
— Пожалуйста, будь осторожна, хорошо?
И неплохо бы было успокоить Клавдия заверением, что она всегда осторожна, однако он знал её чересчур хорошо, чтобы купиться на подобную ложь.
— Буду.
«По крайней мере, постараюсь. Поостерегусь, насколько хватит… понимания».
Глубоко вдохнув, она закрыла глаза и задалась вопросом, что люди созидают — пусть будет творение, ведь разрушение далеко не всегда приятно, а изменение переполнено нюансами — сейчас: зимним вечером, в огромном и практически пустом здании, размышляя и работая над очень разными проектами; что объединяло находящихся в Университете, чего не хватало если не всем, то многим… И ответ — элементарный, заурядный, очевидный — проявился тут же.
Свет. Да, ламп и в лабораториях, и в аудиториях, и в кабинетах, и в коридорах имелось предостаточно, но свет, прилепленный к тебе или тому, на что ты указал, следующий за тобой и созданный тобой упрощает некоторые задачи и скрашивает одиночество — может даже греть, если того пожелать; поддерживать его, разумеется, становится сложнее, и тратить на это силу стоит вряд ли, однако даже учёные иногда руководствуются соображениями отнюдь не практичными.
И абсолютно тривиальна цепь жестов; намерение — созидающее: повернуть ладонь вверх и поднять; «свет», жест совсем необязательный, когда хочешь лишь озарить, а не поразить красивой запутанной иллюзией, но почему бы не воспользоваться и им: немного согнуть пальцы так, словно держишь большой шар, а затем повернуть руку вниз, к земле и их распрямить; и кто-то недавно или прямо вместе с ней, параллельно ей думал так же, и стремился, и делал, и реализовывал, и материализовывал…
…кто-то должен был…
…кто-то…
— Пятый ярус… вторая лаборатория… светло-голубой сгусток света…
И белая нить — в кабинете на восьмом ярусе, и лимонные кубы — в зале на третьем, и белые капли — на балконе яруса шестьдесят восьмого; кто, почему, зачем было подниматься настолько высоко, там же ничего и никого нет, так зачем…
…и пятидесятый ярус, и второй, и седьмой, и семнадцатый…
…и кубы, и тороиды, и катеноиды, и цилиндры, и конусы, и ленты…
…и она была — оставалась — Иветтой Герарди: человеком, женщиной, двадцатисемилетней, ирелийкой, студенткой и бестолочью, но одновременно являлась…
…сущностью между желанием и установлением цели, состоянием между абстрактной мечтой и первым действием, связью между я-хочу и Я. Клянусь. Исполнить…
…она была намерением — и восставала, взвивалась, выражалась и воплощалась тем-что-прогоняет-тьму мгновения, секунды, минуты назад…
— Я не могу сосчитать… Их не много — тех, кто недавно сотворяли свет; но я всё равно не могу сосчитать…
…и Университет не умел забывать: он помнил всю свою — пока что — недолгую десятилетнюю жизнь и был готов рассказать, что , когда и где , но почему-то не кто ; не умея забывать, он не умел сохранять имена, неужели наши вмешательства весомее нас самих…
…неужели поступки весомее личности, которая их порождает…
…не суть, не важно, не имеет значения: время не имеет значения, и можно — осторожно, осмотрительно, опасливо, ни в коем случае не прощаясь с настоящим — заглянуть в прошлое, вернуться…
…в Анатомический Коридор на четвёртом ярусе, каким он был декаду назад, и кто-то возжёг россыпь янтарно-нефритовых октаэдров, наверняка желая порисоваться и впечатлить…
…и для того же месяц назад в лекционной аудитории двумя ярусами выше, кружась, лавировали в воздухе пятьдесят девять — почему именно пятьдесят девять? — бирюзовых икосаэдров…
…и два месяца назад в химической лаборатории тремя ярусами ниже плавно вращалась, изгибаясь и то сжимаясь, то вытягиваясь, аметистовая петля Мобиуса; неясно, зачем, но это было чудесно — и создаться, и сложиться, и быть непрерывной …
…как чудесно было закручиваться геликоидом, перешагивая от сапфирового к гранатовому, обматываться и переходить и вверх, и вниз, и вверх, и вниз…
…и раскрыться зонтиком Витни, и заузиться ласточкиным хвостом, и растечься обезьяним седлом, и свинтиться в бутылку Клёйна…
…и три месяца назад в кабинете декана факультета репликации кто-то…
…кто-то следовал за ней?
Следил — за ней? Слушал вместе с ней?
Нет, нет, это же невозможно — и почему выбрасывает в настоящее, почему тянет к двери, при чём здесь дверь, откуда изменяющее намерение…
…которое…
…открывает…
…дверь…
… прямо. Сейчас.
На пороге стоял Хэйс. И, щурясь, смотрел на кальян.
И где-то это уже случалось. Когда-то это уже случалось.
Балкон на третьем ярусе — Самая длинная ночь. Точно: история повторялась, и стоило, пожалуй, учесть совершённые ошибки и обойтись без невнятных оправданий непонятно за что.
Правда, нынешняя ситуация была… несколько более неоднозначной. Вызвавшей — в отличие от — явное недовольство: широко шагнув вперёд, Хэйс спрятал руки за спину и холодно произнёс:
— Это было очень неразумно.
Ага.
Ну здравствуйте и значит так. Во-первых, не «очень неразумно», а «не очень разумно». Во-вторых, а таскаться с Пришибленным Приближённым по Вековечному Монолиту разве не было, а? А? А?! Подобные прогулки желания сделать замечание не вызывали?
И кстати, таскать студентку по Вековечному Монолиту было ведь неразумно тоже. Вероятно. То есть, неужели ничто не запрещало? Их сильнейшества что, были не против экскурсий для непосвящённых?
Неделимый, о чём она вообще думала.
«Немедленно возьми себя в руки и скажи что-нибудь конструктивное».
Что-нибудь умное и примирительное, ведь ребята — все трое, и Клавдий, и Дориан, и Лета — как-то неожиданно оказались перед ней; заслонили, загородили, приготовились защищать её, и требовалось спасать: кого от кого, было, стоит отметить, не очень-то ясно, но следовало что-то сделать — и быстро.
— Ребят…
Плохо. Сипло, сдавленно и чересчур тихо.
— Ребят, — откашлявшись, более (вполне) уверенно проговорила она, слезая со стола. — Всё в порядке.
Хэйс не был по-настоящему зол и не собирался разбрасываться разрушающими намерениями — Иветта не смогла бы объяснить, почему была в этом уверена, но чувствовала, словно бы точно знала, что всё закончится хорошо и никаких проблем ни у кого не возникнет, если никто сейчас не натворит глупостей, и как
