Казна пополнялась с волшебной скоростью. А Третьяковка, Эрмитаж, Пушкинский и Русский музеи, фонды ЦДХ и многочисленных уездных галерей – с еще более волшебной скоростью пустели. Баснословные деньги. Легкие деньги. Вот где открылась золотая жила для государства. И для всевозможных тайных махинаций, о масштабах которых нельзя было и помыслить. Что там какая-то мелкотравчатая авантюра двух старых дураков с «кошками»? Так, плевок в море грязной пены.
Все исчезло. А что же осталось? Натюрморты. Безлюдные пейзажи. Супрематисты – все эти образцы чистого искусства, воспетые когда-то нули форм, треугольники и квадраты, точки и линии… Тут без вопросов – разрешено. А вот с кубистами поначалу не знали, что делать: вроде бы и есть тварноподобные образы, а вроде бы и нет. Даже придумали пропускать их через распознаватель лиц – и, конечно, машина никаких лиц на картинах не увидела. Но духовная комиссия все равно запретила. На всякий случай. Хотя несколько беспредметных шамотов и декоративных плиток спаслось.
Что еще?.. Новейшее искусство роботов. Архитектурные голограммы. И портреты Государя-Помазанника на разных исторических этапах правления – образ, который выше закона.
Ну, еще обломки утилитарной архаики. Кривая посуда из раскопок древних поселений, какие-то истлевшие онучи, звенья кольчуг, ржавые наконечники, подвески, отбитки на глиняных досках… Да и то: не всякая тарелка и булавка имеют право на жизнь – любая мелочь, в которой угадывается что-то одушевленное, заносится духовной комиссией в запрещенные списки. Все эти египетские палетки в форме слонов и крокодилов, гребни-лошади и ложки-девушки, кошачьи мумии и канопы с головами павианов, шакалов и людей, сосуды с благовониями в виде беременных женщин…
Или те же греки. Вся их древняя утварь. Попробуй найти вазу, кратер, фиалу или там какой-нибудь жалкий килик, чтобы без крамолы. Видно, скучно им было в своей Элладе – две тысячи лет меж винноцветным морем и медными небесами. Всю посуду от нечего делать расписали фигурками. Что ни возьми – везде боги и звери, атлеты и гетеры, сцены пиров, оргий, битв и состязаний… Все это теперь вне закона. Все, что не смогут продать на восток и запад, за пределы Оклада, – будет уничтожено с истечением семилетнего срока. Все, что не успеют здесь спрятать где-нибудь глубоко в запасниках, в тайниках, в каменных пещерах – так глубоко, чтобы никакая духовная комиссия не раскопала.
Уж Семицветова придумает, как. Она баба умная и жертвенная – редкое сочетание. Рискуя жизнью, спасает произведения искусства, как своих родных чад, приговоренных к смерти. Буквально – выносит их во чреве. Великая Мать! И бессребреница. Отказывалась от платы, но Леднев настоял – мол, дело чести. Он ведь тоже немного спасатель. Сколько они спасли за эти два года «профилактических осмотров»?
И еще он втайне надеялся спасти саму Семицветову – кто знает, может, поднакопив денег, она забудет свои страхи и решится на Кощееву иглу… Такие женщины не должны умирать в обычный срок. Такие должны жить долго, очень долго, дольше безумных законов и сочиняющих их живоглотов-законодателей.
16. Бог из машины
Зима затянулась. Благовещение – а снег еще лежит в оврагах. Накануне вечером отправились ко всенощному бдению – встречать праздник. Отстояли вечерню – и что-то голову мою обносить начало, ног-рук не чувствую, ничего – только слабую, будто электрическую дрожь вместо тела. Ладно, думаю, все-таки шестая седмица Великого поста идет. Отощала, мало ли. Стою, виду не подаю, изо всех сил пытаюсь собраться. Не хватало только в обморок брякнуться при всем народе. Начали утреню читать – шестипсаломие, великую ектинью, тропарь, кафизмы – а я как будто не присутствую. Ничего не понимаю, ни в чем не участвую. Беда. И тут запели Полиелей. Храм всеми огнями зажегся, царские врата отворились, выходит отец Григорий из алтаря с кадилом. Индюк индюком. А только странно – во время каждения опять нашло иное на меня…
Я вижу тот же храм, но иначе: не изнутри, а с большого расстояния и насквозь – как бы в разрезе вместе с холмом, на котором он стоит, – и под алтарной частью будто корневище в землю уходит, разветвляясь там, в глубине, на многое множество корней… Только это не корни, а полые ходы – пещеры каменоломни, километры подземных штреков, кое-где еще видны ржавые остатки рельсов. Когда-то, двести лет назад, здесь добывали известняк. Белый камень для строительства домов, церквей, часовен. Теперь здесь тайная крипта под храмом – только в склепах не мощи хранятся, а книги да иконы. Там же рядом – кельи, а в соседнем гроте – мастерская: станок иконописный, баночки с олифами и пигментами, кисти, столярные инструменты, доски. Некоторые доски еще дикие, свалены в углу, другие – уже посажены на шпонки, оклеены марлей и загрунтованы, а на нескольких уже прописаны тона, одежды, лики… Все это для меня так знакомо, будто я сама когда-то грунтовала эти доски, прописывала эти тона, одежды, лики. Я знаю все названия предметов, инструментов, материалов… Но откуда? Что со мной происходит?
Вопрос этот не дает мне покоя до конца Всенощной – вся служба проходит мимо. А по дороге из церкви – другой морок: в больничном утреннем свете белеет грязной простыней река Вихляйка, где во льду все еще не разошлась та злосчастная полынья. От одного ее вида у меня крутит в животе – и я не понимаю, что это: страх, вина или тоска… Тоска по Тимуру, с которым свела меня Вихляйка в тот проклятый день?.. Свела меня… Свела меня с ума. Сегодня я его не видела в храме – значит, он болен, и завтра, на Субботнике, я его тоже не увижу.
Утром субботы выстроили всех на плацу перед школой, разбили на бригады по пятнадцать человек, кому грабли дали, кому лопаты, кому метлы, кому тяпки, кому что – и вперед марш. Морковка орет по бумажке:
– Так, первая бригада – бригадир Темняков – во двор: красить заборы! Вторая – бригадир Лезга – на железную дорогу: расчистка путей! Третья – бригадир Кутасова – в школу: мыть окна! Четвертая – бригадир Гамаюн – в сад: уборка земли! Пятая – бригадир Базлаев – в сад: обрезка деревьев! Шестая – бригадир Иванов – на машины: вывоз мусора!.. Седьмая… Восьмая… Девятая… По ме-ста-ам! И запомните: кто будет филонить – останется без Пасхи: дополнительная неделя поста! Работать! Без дела вы все – чепуха болотная, плевел и сорняк!..
Мы идем в сад, навьюченные огородным инвентарем. Рита – как всегда бригадир, у нее талант командовать трудовыми процессами, и сама она так ловка в любой работе, что ей
