А значит, всё было.
И гостья его ушла.
Он ошалело сел на стул и опёрся локтями о стол. Чувствовал только боль и понимал, что это – от её ухода. В голове не было ни единой мысли. Он хотел, но не мог думать, хотел, но не мог анализировать. Возникшая пустота лишала сил. Почему-то он знал, что найти её, вернуть он не сможет. Или сама придёт, или никак. Для чего ей приходить, не видел. Но что в ней такого? Почему так плохо? – пытался подсовывать себе спасительные вопросы, однако сознание игнорировало их, оно было оглушено и требовало одного: её, её требовало.
Краем глаза заметил в кухне движение. Не обратил внимания: кот, наверное. Потом снова что-то шевельнулось, теперь уже в углу. Рома не обернулся, он был в своём горе. И вдруг совершенно отчётливо за спиной прозвучал хрипловатый мужской голос:
– А я тут. Ты что-то ешь? Дай мне.
Рома подскочил как ужаленный и развернулся. Никого. У миски сидел Гренобыч и смотрел не мигая.
– Ты что-то ешь? – раздался тот же голос, а кот в нетерпении перетоптался передними лапами, громко мяукнул, нервно зевнув. Но вместе с тем, как бы поверх мяуканья, понятного и привычного, Рома услышал тот же голос с хрипотцой, только громче, яснее, и с таким же в точности зевком: – Да-ай мне.
Он закрыл глаза, потряс головой и бухнулся перед Гренобычем на колени. Кот попятился.
– Ну чего? Как же этого не люблю… – Он отводил взгляд, пятясь к стене, и только из угла снова посмотрел на Рому. – Что смотришь? Ты смотри, а еду давай.
В голове нарастал прежний шум. Все попытки собрать мысли ни к чему не приводили. Рома чувствовал, что теряет связь с реальностью.
– Гренобыч, – выдавил тихо и жалобно. Даже сам разжалобился от такого. – Гре… Кот… Кот, это ты? Это…
Язык не слушался. Он понял вдруг, что сам не знает, на каком языке думает и говорит. И на каком сейчас надо. В голове будто был дым, в нём мелькало что-то, но что – не разобрать. Рома протянул руку, чтобы коснуться кота.
– Ну что? – Гренобыч с недоверием покосился на ладонь. – Тебе плохо? Ладно, так и быть.
Скользнув под рукой, изогнул спину так, что Рома лишь слегка коснулся шерсти. Замурлыкал и подошёл. Прошёлся у колен, отираясь мордой и мурлыча во всё горло, поднял голову и заглянул в глаза.
– Сейчас не плохо. Сейчас хорошо. Пусти, – услышал Рома и, повинуясь, перекатился назад и сел.
Кот залез на ноги, прижался тёплым боком к животу. Рома приобнял его, не отдавая себе отчёта, начал гладить, почёсывать шею и голову.
– Так, вот так, хорошо. Мне хорошо. И тебе хорошо. Тебе должно быть хорошо. Так, да. Всем хорошо.
Рома слушал это бормотание и ничего не отвечал. Он поднялся, прижимая кота к груди, гладил его и чувствовал, что думать не может. Не умеет думать совсем. Либо гладить, либо думать. Вместе нельзя. Но зато он успокаивался. Туман в голове расходился. В нём уже не мелькало что-то болезненное, неуловимое. Это было приятно. Если дело в коте. Если это сделал кот. Спасибо ему. Так и правда лучше.
– Не за что, – услышал он тот же равнодушный голос. – Я-то знаю, как с тобой быть.
Рома чуть не выронил Гренобыча. Перехватил его на вытянутых руках и постарался посмотреть в глаза.
– Кот. Ты. Меня. Понимаешь? – произнёс внятно, как только мог. С паузами. Лицо у кота стало недовольным, взгляд отводил, смотрел в пол под собой.
– Ну вот, ну вот опять. Поставь. Поставь. Не люблю. Неприятно. Поставь.
Рома шагнул к подоконнику и поставил кота туда. Погладил и снова взглянул в глаза.
– Гренобыч. Ты меня слышишь? – сказал медленно и внятно. Кот не обращал внимания. Он подошёл к краю, оглядел пол под собой, пружинно спрыгнул, подошёл в угол, понюхал миску. Поднял глаза, но просить еды не стал.
– Ничего? Ухожу.
И потопал к двери. Рома почувствовал себя обманутым.
– Гренобыч. Кис. Кис-кис, – позвал неуверенно. Кот не обернулся. Да что же такое-то! В голове стал снова собираться прежний туман. Усилием воли Рома прогнал его, закрыл глаза, постарался сосредоточиться. Если что-то происходит непонятное, надо попытаться понять, как с этим взаимодействовать.
Но Рома не понимал.
Он открыл глаза. Решительно шагнул к холодильнику, достал пакет кошачьей еды, открыл одним рывком. «Кис», – хотел позвать, но оборвал себя. Иначе. Надо иначе. В голове подымался шум, но Рома не обращал на него внимания. Он ловил то, что было нужно.
Поймал.
Открыл глаза.
– Еда. Вкусная. Тебе.
Он сам не понял, что сделал и как. Что он сказал. Как это прозвучало. Чувствовал, что, если начнёт сейчас думать, двинется умом. Нет, думать не нужно.
По дому уже весело топотало.
– Еда? – Гренобыч влетел в кухню. – Мне? Дай!
Задрав голову и хвост, он крутился под ногами. Рома присел, выдавил половину пакета в миску. Кот зачавкал. Рома погладил напряжённую спину.
– Ем. Ем. Хорошо. Ты хороший, – донеслось сквозь чавканье.
Рома чуть не прыснул. Хотя, наверное, это не совсем честно, подумал потом. На еду он бы и так прибежал, учуял бы. Надо что-то другое, для чистоты эксперимента.
– Уйдёшь сегодня? На охоту.
Ответа не было.
– Уйдёшь? Вечером.
Опять тишина. Нет, неправильно. Не срабатывало. Рома задумался и вдруг понял: в том языке, который он сейчас слышал в голове, будущего времени не было, будущей формы просто не существовало. Он почувствовал растерянность. Прошлое – пожалуйста, два вида – давнее и такое, которое рядом, только что произошло. Настоящего даже много, несколько форм для настоящего: вот это, которое сейчас, настоящее желаемое, настоящее нежелательное, настоящее агрессии, настоящее любви… А вот будущего – ни одной. Уйдёт, не уйдёт – он сам ещё не знает и не думает об этом. Ничего не планирует. Просто живёт. Рома почувствовал, как сквозь растерянность проступает ясность.
– А она ушла, ты видел? – спросил вдруг и сам удивился себе. Вопрос возник без его воли, он родился из задумчивости и тоски.
– Видел. Да. Хорошая. Хорошо с ней.
– Хорошо, – произнёс Рома вслух и отошёл от кота.
В душе снова нарождалась пустота. Рома почувствовал, что не может больше тут находиться. Надо куда-то идти. Заняться чем-то. Но не дома. Дома он не мог быть.
Он закрыл окно и решительно пошёл к выходу. Уже обувался, когда Гренобыч подтрусил тоже.
– Уходишь?
– Ухожу. Хочешь тоже?
Кот задумался. Или не задумался, просто молчал.
Рома выпрямился. Щёлкнул замком. Приоткрыл дверь.
– Хочешь? – спросил снова.
Кот молчал, и Рома понял, что он делал – нюхал воздух, идущий с улицы. Ни мысли, ни слова не доносилось от него. Кот был сама сосредоточенность, позавидуешь.
– Нет, – донеслось до Ромы, а Гренобыч уже развернулся и уходил в дом. – Сыт. Хорошо. Спать. Не хочу.
Рома ничего не ответил и вышел из дома.
День стоял пасмурный, небо было в дымке.
