Лайко облегченно выдохнул. Рука сама собой потянулась к ножу, оставленному Призраком. Это было удивительное оружие. Острое, словно игла, не слишком тяжелое, с превосходным балансом. Чувствовалось, что эта сталь выдержит любой удар. А филигрань с тончайшими серебряными линиями на черной шершавой кости завораживала красотой. Этот нож стоил для Лайко гораздо больше, чем могло уместиться в кошельке. Но тяжело созревавшая мысль, настолько она была чудовищна, все-таки сложилась и заслонила собой все остальное. Если портной спрашивает у вас любимый цвет и покрой, можно предположить, что это всего лишь праздное любопытство, но Призрак был не таким портным. Если он спросил, значит, он собирается пошить костюм. Ноги у Лайко подкосились и неожиданно сделались ватными. Он рухнул в кресло, уронив нож на пол.
— Не смей! — выпалил Лайко в пустоту обескровленными губами, побелев от ужаса. — Дева Небесная, Прощающий Грехи! Что же я наделал?
Лайко в ярости от осознания своей глупости засадил рукой по столу:
— Не будет мне прощения. Нет!
* * * *
Стукнул засов, и в дверях показался пожилой гвардеец. В одной руке он держал большую деревянную миску с вареными овощами и куском вяленой рыбы, в другой — глиняный кувшин: завтрак. У него за спиной виднелись двое хмурых воинов, они стояли, опираясь на свои копья с широкими волнообразными жалами. Казалось, им скучно и дела нет никакого до происходящего, но Волдорт видел по пронзающим взглядам, что это не так. Личные воины кардинала. Вышколенные, угрюмые. Обычно таковыми становились крепкие монахи, обученные лучшими наставниками, но священник усомнился в том, что эти двое когда-либо носили рясу.
Гвардеец, воин обычной храмовой стражи, тем временем поставил еду на крепкий низкий табурет и скрылся за дверью. Волдорт усмехнулся: насколько разительно это заточение отличалось от недавнего. В келье был чистый топчан с матрацем, набитым свежей соломой, приземистые стол и два стула. Тут даже было узкое окно, расположенное, правда, под самым потолком и настолько узкое, что пролезть туда могла лишь кошка, но тем не менее Волдорт был рад и такому. Свет, проникающий в келью, казался приглушенным, мягким, а лучи были все так же теплы, если подставить под них ладонь. От этих же самых лучей, несущих свет и тепло в узкую келью, Волдорт знал, что прошло всего лишь два дня. Священник быстро справился с едой, и дверь в тот же самый момент заскрипела: очевидно, за ним все же наблюдали непрестанно. Тот же самый охранник забрал посуду, молча вышел и пропустил вперед пару высоких воинов. Один из них кинул на топчан сверток и жестом приказал: одевайся. Конечно, эти надзиратели немыми не были, но брат Грюон, без сомнения, запретил им говорить с заключенным, и они строго следовали этому запрету. Волдорт развернул кулек, и брови его удивленно взлетели: крепкий, чистый и даже приятный на ощупь дорожный балахон. Также чистый белый подрясник, мягкая ряса, летние сандалии с подошвой из крепкой кожи. Ночью в них все еще могло быть холодно, если бы среди одежды не обнаружилась пара теплых чулок из колючей серой шерсти. Волдорт торопливо сбросил старую одежду и облачился в принесенную. Подвесил чулки на пояс и почувствовал, как по телу покатилась горячая волна. Снова ляпнул засов. Священник ожидал увидеть брата Хэйла, но снова ошибся. «Видать, кардинал нашел для своего цепного пса новую забаву», — решил Волдорт. Воины — двое, что приносили одежду, и еще дюжина снаружи — без единого слова, лишь указывая путь копьями, вывели пленника во внутренний двор.
Солнце показало всего лишь треть себя из-за городских стен, но уже хорошенько припекало. Священник немного ослабил пояс, удивленно смотря на странную повозку перед дверями, запряженную четверкой лошадей, за которой стояла дорожная крытая телега с восьмеркой мулов: часть их впрягалась вместо лошадей, если была такая необходимость. А еще дальше, нетерпеливо топчась на месте, готовились отправиться следом за повозками десяток всадников и еще десяток лошадей без наездников. Но Волдорт рассматривал лишь первую повозку. В отличие от всех виденных им ранее крытый кузов ее не был намертво приколочен к раме с колесами, а помещался на широких справных ремнях, был обит крепкой кожей с богатыми вышивками и задрапирован парчовыми занавесками. В верхней части кузова находились затянутые бычьим пузырем оконца. Солдаты подтолкнули священника к кибитке, и Волдорт шагнул внутрь, поднявшись по приставленной лесенке. В повозке, обитой мягким бархатом, с двумя широкими скамьями по краям, которые, заваленные подушками, запросто могли сойти и за постель, в углу, прислонившись к стене, сидел кардинал. Он лишь махнул рукой, и дверь в повозку захлопнулась. Экипаж тотчас качнулся, принимая на козлы кучера и одного из воинов. Послышался звонкий удар бича, и они мягко покатились по камням улочки. Клетка из золотой проволоки, висящая под потолком, с парой прекрасных белых голубей с черными воротничками, качнулась, заставив птиц встрепенуть подрезанными крыльями. Волдорт мгновенно оценил преимущества этого средства передвижения. Тряски, характерной для всех повозок, тут было ощутимо меньше. По верхушкам видных в оконца деревьев, по шпилям башенок, зубцам стен и колышущимся в легком утреннем ветерке флагам настоятель без труда определил, что они выехали из города и направились по южной дороге вглубь материка. Кардинал дремал, погруженный в свои мысли. Отчего-то он был уверен, что его пленник не кинется сейчас к нему с хитро спрятанным ножом, ведь его даже не обыскали. Задремал и священник, успокоенный теплом и легкой качкой, как в уютном суденышке в тихую погоду.
* * * *
Илур испуганно смотрел на своего спасителя. Но это был не животный страх, испытанный им недавно, а страх восторженный. Страх, что это не больше чем морок, видение, дурман Радастанских врат. Но стоявший перед ним рыцарь не испарился, словно туман, и не обратился в лютого зверя. Напротив, он возвышался над Илуром и даже сделал шаг к нему, когда заметил, что викарий открыл глаза.
Рыцарь был одет богато, по меркам Немолчания, и неплохо вооружен. Ноги защищали кованые сапоги из диковинной стали. Набедренники и наколенники из чешуйчатого металла, кольчуга все из него же ярко сияли безо всякого солнца — они словно светились сами по себе, а нашейник, налокотники и нагрудник были выложены тончайшими серебряными узорами, которые напоминали иней на широких листьях папоротника в солнечное морозное утро. На рыцаре был свободный камзол с разрезами по бокам, как у герольдов, янтарного цвета, из ткани, похожей на дорогой бархат, с вышитым на груди и спине гербом — молотом, крушащим на наковальне некое существо с перепончатыми жесткими крыльями и зубастой
