— Как бы не оказалось, что это слепой у глухого выменял зеркало на гусли, — пробормотал рыцарь, но кардинал сделал вид, что не расслышал.
Поблагодарил за найденное для встречи время и вышел.
* * * *
Два дня, казалось, растянулись в неделю. Волдорту не препятствовали в прогулках по внутреннему парку и разрешали бродить в задумчивости по стенам, созерцая окрестности. Но за ним тенями ходили двое широкоплечих и молчаливых соглядатаев. Молчалив был и кардинал. Он часами стоял на высокой башне без движения, сцепив руки за спиной и всматриваясь в высокое небо. Вот и сейчас он изваянием застыл около трепещущего в слабом ветерке флажка, а пальцы неспешно перебирали четки. Сзади послышалось покашливание. Пресвитер обернулся: перед ним стоял герцог. Он был бледен, и под глазами тяжело свисали мешки.
— Вы плохо спали, дорогой герцог? — участливо поинтересовался кардинал, отворачиваясь и снова рассматривая встающую на линии горизонта полосу леса.
— Да, — ответил Марк, подходя к краю стены и становясь рядом с церковником. — Вы оставили тогда мне семечко. Вы специально это сделали?
— И что же? — уходя от прямого ответа, спросил Грюон.
— Я много думал над вашими словами, Ваше Высокопреосвященство, — герцог тяжело вздохнул, — а после того, что я видел сегодня во сне… Я до сих пор не могу прийти в себя.
— Вы глотали датуру?
— Я попробовал. Ведь вы же специально оставили мне ее. Теперь я уверен. Вы хотели, чтобы я понял, как смогу видеть, — герцог сделал паузу. — И я хочу увидеть еще больше. Я хочу. Я согласен. Даже несмотря на то, что с утра я еле разомкнул веки.
— Это пройдет, — заметил кардинал, — через несколько дней все будет хорошо. Вы будете видеть и не будете чувствовать усталости. Вот вам, — кардинал достал мешочек и насыпал в крепкую ладонь рыцаря семечек датуры. — Ровно пять. Прямо перед сном бросайте их в кружку с водой и пейте. Так будет легче.
— А что будет, когда вы уедете? — со странным блеском в глазах уточнил герцог.
— У меня есть способ.
— А почему не оставить мне просто запас этой дряни?
— Потому что вы не удержитесь, — терпеливо пояснил пресвитер, — и примете больше пяти за один раз. У вас посинеет лицо. Кровь хлынет из носа и ушей, и если вы не захлебнетесь своей слюной и желчью, хлынувшей ртом, то чуть позже кровь разорвет ваш мозг. Но не беспокойтесь. У людей с подобным даром такое редкость, однако рисковать не стоит. Больше пяти за раз в любом случае опасно. И самое главное, что тогда пропадет точность в пророчествах: вы увидите лишь то, что увидел бы обычный человек, проглотив датуру, — горячечный бред.
— Но я видел и сегодня. Всего лишь одно семечко…
— Одно семечко лишь приподняло завесу. Вы смогли краем глаза глянуть в пророчества. Подсмотреть в замочную скважину. Пять позволят вам войти в дверь. А со временем вы научитесь сами выбирать нужную и решать, в какую дверь входить, а в какую просто заглянуть.
— Но вы сказали, что все предопределено? — в смятении произнес герцог. — Все, что мы совершаем. Зачем тогда видеть, если...
— Не заблуждайтесь, герцог, — загадочно произнес кардинал, — предсказание надо еще запустить, а иногда не просто запустить, а даже поддержать, чтобы оно исполнилось так, как нужно именно нам. Результат изменить невозможно, но можно выбрать дорогу.
— Понимаю, — Марк задумчиво провел пальцем по подбородку.
— Что удалось вам подсмотреть сегодня? — вкрадчиво спросил Грюон.
— А? — немного удивленный неожиданной переменой в голосе кардинала, произнес Марк, но быстро взял себя в руки и произнес: — Ворон. Я видел огромную стаю.
— Ворон, — пресвитер нахмурился.
— Именно ворон. Они огромные, глаза горящие, словно угли, стальные клювы, когти, словно их заточил мой кузнец. Они кружили надо мной, громадные, орущие, блестящие крылья, жесткие и острые. Мне казалось, что, коснись я их перьев, непременно порежусь. Они кружились и слетались к чему-то невидимому. Они заполняли все небо. И вместо голубой выси я видел лишь черную тучу этих птиц. А когда они кричали, я видел в клювах длинные змеиные языки. Черные. Я никогда ничего не боялся, Ваше Высокопреосвященство, но утром я проснулся в холодном поту.
— Ворон, — кардинал тоскливо посмотрел на небо, словно ожидая увидеть воочию рассказ герцога. — Хорошо, герцог. Мы сможем многое сделать вместе.
Тут Грюон изменился в лице и приблизился к Марку, заглядывая тому прямо в глаза.
— Вы умный человек, дорогой герцог, не делайте глупостей. Не вздумайте утаить истинные видения, а мне скормить вымысел. У нас ведь договор. Я узнаю, и сладко вам тогда не будет. Это угроза, — процедил кардинал.
Герцог вздрогнул, но, к его чести, сумел скрыть эмоции: он думал над такой возможностью, ведь это было бы так просто — обернуть пророчества в свою пользу, а этому червяку в мантии преподнести выдумку.
— Угроз я не боюсь, — Марк, набычившись, приблизился еще больше, — да я и не собирался. Договор есть договор. Вы обещали мне корону.
— Не лгите! — зло прикрикнул пресвитер. — Мне не солжете, я все прочел в ваших глазах. Вы можете говорить что угодно, но глаза, глаза, любезный, никогда не врут. И учтите — мой посыльный просто не слышит лжи. Не надумайте лгать ему.
И, сменив тон на мягкий и елейный, добавил:
— Так вы согласны?
— Да, — герцог кивнул. — Я же уже ответил. Я согласен, но лишь когда вы выполните свою часть уговора.
— Вот и хорошо, — кардинал вытянул руку в сторону.
Послышался хлопок, словно тяжелый взмах крыльев, и с неба стремительно упала большая желто-черная птица. Пронзительно крикнув, несколько раз взмахнула большими треугольными крыльями и замерла, обхватив предплечье кардинала сильными лапами с длинными когтями.
— Что это? — удивился Марк. — Никогда не видел подобных…
— Это редкая птица, — перебил его Грюон, — мой посыльный. Кардарах.
— Мы пробовали приучить и стрижей, и соколов, и даже парусников, но все они оказались куда как менее удобны, нежели голубь, — герцог удивленно смотрел на странную птицу.
— Голуби медлительны, стрижи летят куда хотят, вдобавок и те и другие не умеют постоять за себя и могут стать добычей любого ястреба. Мой посыльный лишен этих недостатков. И в отличие от остальных, и это самое главное, он летит, куда необходимо, а не к дому.
Птица, словно поняв, что говорят о ней, пронзительно крикнула и захлопала крыльями.
— Ну, тише, дружище, — ласково сказал кардинал и поднес птицу ближе к своему лицу.
Крючковатый клюв посыльного оказался совсем близко от носа хозяина. Их глаза встретились, и птица замерла. Кардинал зашептал на неизвестном языке с большим количеством свистящих и шипящих звуков.
