– Вы пришли, – прошептала она.
– Я же обещал, – ответил Пирс.
– Не все держат слово.
– Я свое держу всегда. Когда начались схватки? Как часто они повторяются?
– Почти двадцать четыре часа назад, – ответила она, тяжело дыша. – Двенадцать часов назад интервал между ними был десять минут, около часа назад сократился до пяти минут, а сейчас – до двух. Я… просто… не могу… вытолкнуть… его… наружу. Думаю, пришло время помочь ему появиться на свет.
Пирс кивнул.
– Вскипятите воды, – велел он старику, ждущему возле двери.
– Слишком долго, – сказала она.
– Тогда хотя бы найдите мне кусок мыла и воды, вымыть руки, – сдался он.
Ожидая старика со всем необходимым, Пирс поднял подол длинного платья Ван Клив до груди и положил руки ей на живот, пытаясь почувствовать схватки.
– Времени прошло много, – заметил он. – Но, надеюсь, не слишком. И условия для проведения операции здесь ниже всякой критики.
– Картрайту это не повредит, – ответила она.
– Будем надеяться, что вы правы.
Когда старик вернулся с ведром грязной воды и обмылком, покрытым темными трещинками, Пирс пожал плечами и тщательнейшим образом вымыл руки.
– Мне нужно больше света, – сказал он, и старик принес две керосиновые лампы, поставив их на кровать, по обе стороны от бедер женщины.
Из второй сумки Пирс достал большой пластиковый пакет, а из своего чемоданчика – бутылку спирта, которым протер свои руки и живот Ван Клив, затем намазав его йодом. Он надел пару стерильных перчаток, обтянувших его руки как вторая кожа, и взял инструмент, похожий на толстую ручку из нержавеющей стали.
– Я мог бы сделать вам укол обезболивающего, – заметил он, – но я не анестезиолог и не знаю, как это скажется на ребенке.
– Режьте так, – велела она. – Осознание того, что рана не смертельна, помогает контролировать боль.
И она не издала ни звука, когда лазер сделал вертикальный разрез через весь живот прямо до матки.
Пирс работал быстро, как будто сталкивался с подобным не в первый раз, и, сделав надрез, погрузил в него руки и вытащил ребенка, а следом и его пуповину. Ребенок громко заплакал.
Пирс посмотрел на Ван Клив. Она была в сознании, хотя заметно страдала от боли.
– У вас сын, – сказал он ей. – Я не эксперт, но на первый взгляд он такой же большой и здоровый, как любой другой младенец, которого я видел прежде. Примерно десять или одиннадцать фунтов. Неудивительно, что вы не смогли родить самостоятельно.
Женщина рассмеялась.
– Дайте его мне, – попросила она, протянув руки.
– Минутку.
Пирс перевязал пуповину рядом с пупком младенца и еще раз через несколько сантиметров, прежде чем перерезать ее.
– Мне нужны покрывало, простыня или что-то в этом роде, – попросил он.
– Это лишнее, – сказала женщина.
Пирс положил кричащего малыша на руки матери. От его тела на платье появились красноватые разводы, но женщина ничего не заметила. Она посмотрела в лицо малыша, который тут же притих и начал смотреть на нее, а затем обвела взглядом комнату.
Пирс глубоко вздохнул. Акушеры находились с правильной, светлой стороны жизни. Возможно, он ошибся, став гериатром.
Он извлек плаценту и связанную с ней пуповину из матки и кинул их в пластиковый пакет. Он переключил свой лазерный скальпель и соединил края разрезов на матке и животе женщины. Стык получился аккуратным, и он понадеялся, что никакой инфекции не будет. Ведь иммунитет Картрайтов устойчив практически ко всем микроорганизмам, и, заканчивая работу, он подумал, что признаки исцеления можно было заметить еще до того, как лазер коснулся раны. Он наложил повязку на место разреза и опустил платье роженицы как можно ниже.
Закончив, он потянул перчатки за манжеты, и они сползли с рук. Прежде чем убрать инструменты и бутылки в свой чемодан, он снова вымыл руки в ведре. В другую сумку он убрал пакет с плацентой и пуповиной. Это стволовые клетки, сказал он себе. Завершив сборы, он снова взглянул на Ван Клив. Она приложила ребенка к груди, и тот пытался сосать.
– Спасибо, доктор, – поблагодарила она. – Мать была права.
– Жаль, что я не могу сделать больше, – сказал он. – Вам придется нелегко – вы после операции, с маленьким ребенком на руках. Но с этого момента я опасен, потому что могу стать причиной вашего разоблачения.
– Не беспокойтесь обо мне. Я смогу передвигаться уже через день, и сейчас меня окружают хорошие люди.
Она посмотрела на дверной проем, в котором столпились мужчины и женщины, пытающиеся разглядеть, что происходит.
– Когда у вас нет ничего, вы можете позволить себе роскошь заботиться о других, потому что никто не использует вашу доброту против вас.
Пока Пирс наблюдал, трое мужчин пробились в комнату сквозь толпу. У одного было маленькое, потрепанное покрывало, которым он укрыл ребенка, у второго – потертая детская переноска, которую он поставил рядом с Ван Клив, а третий вложил в свободную руку женщины сморщенный апельсин.
Пирс велел старику высадить его в квартале от машины. По дороге назад он чувствовал, как сотрясает тело спутника кашель, ухудшившийся из-за ночного воздуха и отсутствия адреналина, сопутствовавшего первой поездке. Но старик отмахнулся от предложенной помощи и лечения, и Пирс устало побрел к своей машине, как только мотоцикл скрылся из глаз.
Он разблокировал переднюю дверь машины, не дойдя до нее двадцати шагов. Но, пригнувшись, чтобы забраться в салон, почувствовал, что его схватили за руки.
– Полегче, – произнес мужской голос за спиной.
Свет ударил по глазам Пирса.
Он пытался сопротивляться, но безуспешно. Тот, кто держал его, оказался сильнее.
– Я – доктор Пирс. Это моя машина.
– Все вы так говорите.
– Рассел, – воскликнула Джулия Хадсон. – Мы забеспокоились, обнаружив вашу машину, брошенную здесь.
– Джулия, – попросил Пирс. – Скажите этому громиле, что я тот, кем назвался.
– Отпустите его, – велела Хадсон.
Рука, держащая его, разжалась, и свет метнулся к Джулии. Она стояла перед машиной, такая молодая и полная участия.
– Дежурный заметил, что идентификатор вашей машины не движется, подумал, что вы могли попасть в беду, и сообщил мне. Что произошло? Мы решили, что вас похитили или даже хуже.
По дороге назад у Пирса была масса времени, чтобы придумать объяснение на случай, если его машину обнаружат.
– У меня был вызов на дом, здесь, недалеко, и, когда машина забарахлила, я решил пройтись пешком.
– Вызов на дом? – переспросила Хадсон недоверчиво.
– Трудно представить, – сказал Пирс, – но я до сих пор посещаю пациентов на дому. Спросите Тома Барнетта.
– О, я вам верю, – сказала Хадсон. – Просто не могу этого понять. Как и допустить, чтобы вы продолжали подобную практику. Это слишком опасно.
Пирс пожал плечами:
– Теперь мы можем идти?
Он поставил сумки на заднее сиденье автомобиля.
– Мне еще нужно кое-что сделать в лаборатории.
Хадсон заняла кресло рядом с водительским.
– Отгоните мою машину назад, – велела она охране. Затем повернулась к Пирсу: – Я бы хотела взглянуть на вашу работу.
– Уже довольно поздно, – заметил он.
– Я привыкла работать по ночам, – отмахнулась она, и Пирс не смог больше придумать
