Невеста задрала подол длинного атласного платья до талии и сняла с нее тонкую нейлоновую веревку, на конце которой была завязана петля. Сдвинув узел, она ослабила петлю.
Было видно, что Уивер смотрит на потолочный экран с почти гипнотической сосредоточенностью. Пирс тем временем говорил:
– Старение – болезнь не тела, но духа. Разум накапливает усталость и позволяет телу умереть. Кровь Картрайтов дает им только половину иммунитета к смерти; вторая половина – это их неослабевающая воля к жизни.
Вам сто пятьдесят три года. Я лечил вашего отца, который умер до того, как вы родились. Невольно я сделал ему переливание крови Маршалла Картрайта.
Уивер прошептал:
– Но это значит, что вам… – Его голос стал тонким и высоким, ничего «божественного» в нем не осталось. Он до нелепости не сочетался с чудовищно огромным, жирным телом.
– Почти две сотни лет, – закончил Пирс.
Его голос сделался сильнее, богаче, глубже – и совсем не напоминал шепот.
– И это без переливания крови Картрайтов, без использования эликсира жизни. Исправно функционирующий разум может получить осознанный контроль над нервной системой, над каждой клеткой, из которой состоят наше тело и кровь.
Невеста подняла голову, слегка изогнув шею, чтобы увидеть происходящее на экране. Пирс выглядел по-другому. Он стал выше. Ноги стали ровнее и мускулистее. Плечи развернулись. Прямо на глазах у девушки под кожей у него появлялись мускулы и жир, разглаживая ее, стирая морщины. Скулы перестали выпирать, скрытые мягкой, молодой плотью и кожей. Тонкие белые волосы потемнели и стали гуще.
– Гадаете, почему я столько времени оставался стариком, – сказал Пирс звучным, полным силы голосом. – Мой дар не из тех, что используют для собственных нужд. Он проявляется, когда отдаешь, а не забираешь.
Его дряблые, набрякшие веки разгладились, посветлели, поднялись. И Пирс в упор посмотрел на Уивера, высокий, сильный, несгибаемый – казалось, ему сейчас не более тридцати. Его лицо дышало скрытой силой – но силой укрощенной, контролируемой. Уивер отшатнулся, ощутив ее.
Затем в зоне видимости появилась Марна.
Уивер выпучил глаза, повернув голову к вошедшей невесте. Гарри откинул фату с лица и двумя пальцами слегка раскрутил веревку с петлей на конце. Его следующее движение было невероятно важным. Он должен был найти цель с первого же броска, потому что второй попытки могло и не представиться. Хирургическая практика сделала его пальцы ловкими, но он никогда прежде не бросал лассо. Кристофер подробно описал сам процесс, но возможности потренироваться не было.
А если он окажется в пределах досягаемости огромных лап чудовища, они его просто раздавят.
И в этот напряженный момент Уивер с удивлением вскинул голову, а его пальцы ударили по панели управления. Гарри метнул веревку. Быстро скользнув по голове Уивера, петля стала затягиваться на шее.
Гарри тут же пару раз обмотал веревку вокруг пояса и крепко натянул ее правой рукой. Уивер задергался, затягивая ее еще сильнее. Тонкая веревка скрылась в мягких складках плоти. Толстые пальцы Уивера пытались выцарапать ее, разрывая кожу, его тело отчаянно билось на матрасе.
А в голове Гарри билась сумасшедшая мысль: у него на крючке Бессмертный – огромный белый кит, пытающийся освободиться, чтобы жить вечно, сотрясающий поверхность воздушного матраса яростными выпадами и дикими рывками. Эта картина была настолько сюрреалистична, что походила на ночной кошмар.
Титаническим усилием Уиверу удалось перевернуться. Теперь веревка оказалась у него в руках. Он поднялся на слабых, подгибающихся коленях и потянул за нее, пытаясь затащить Гарри на матрас. Глаза Уивера уже вылазили из орбит.
Гарри уперся каблуками в пол. Уивер поднялся, словно кит, выталкивающий свое огромное тело из воды, и теперь стоял, бесформенный и страшный, с багровеющим лицом. И тут, где-то внутри, в глубине жирных складок, не выдержало сердце, и монстроподобная туша осела. Как тающая восковая фигурка, он стек на матрас, на котором провел почти три четверти века.
Гарри ошеломленно размотал веревку с руки и пояса. Она врезалась в тело глубоко, так, что выступила кровь. Он ничего не почувствовал, отпустив веревку. Просто вздрогнул, прикрыв глаза.
Спустя некоторое время, не отложившееся в памяти, он услышал, как кто-то зовет его:
– Гарри!
Голос принадлежал Марне.
– Ты в порядке? Гарри, пожалуйста!
Он сделал глубокий вдох.
– Да. Да, я в порядке.
– Иди к панели, – велел молодой человек, оказавшийся Пирсом. – Тебе придется поискать нужные кнопки, но они наверняка как-то отмечены. А потом нам самим нужно будет убираться отсюда. Снаружи нас ждет Маршалл Картрайт, и, полагаю, он уже теряет терпение.
Гарри кивнул, но не сдвинулся с места. Нужно быть очень сильным человеком, чтобы выйти в мир, где бессмертие стало реальностью, а не мечтой. Ему придется жить с этим фактом, сталкиваясь со всеми сопутствующими проблемами. И они, конечно же, будут важнее всего, что он мог себе вообразить до сих пор.
Он двинулся к панели, чтобы начать поиск.
Время колдовства
Киту и Кевину, готовым поверить в разные колдовские штучки.
Вступление
Фэнтези намного старше научной фантастики – возможно, оно не менее старо, чем вся беллетристика. Научная фантастика не могла зародиться, пока достижения науки и техники не вошли в повседневную жизнь и авторы не начали рассуждать о возможном направлении этих достижений и об их влиянии на людей, фэнтези же возникло вместе с первыми сказочниками, вскоре после того, как люди начали разговаривать.
Фэнтези рассказывает о ситуациях и событиях, не случающихся в реальной жизни, в то время как ситуации и события научной фантастики, достаточно необычные, могут в принципе быть реальными. В одной из своих работ, «Обозрение мировой научной фантастики», я определил фэнтези как литературу различий, а научную фантастику – как литературу перемен. Фэнтези трактует о сверхъестественном, научная фантастика – о естественных событиях, продленных во времени и пространстве.
Фэнтези не слишком интересовало меня как писателя – фантастическими возможностями науки и техники я увлекался гораздо больше, – но, как читатель, я очень его любил. Стал зачитываться романами Эдгара Райса Берроуза о Тарзане, едва научившись читать, а позже воздал должное его циклам о марсианине Джоне Картере и Пеллюсидаре. В 1939-м, в «Фэймос фэнтастик мистериз», я открыл для себя романтические фантазии Абрахама Меррита, но сам стремился писать только научную фантастику.
Все изменилось, когда Джон Кэмпбелл в том же 1939 году стал издавать в дополнение к «Эстаундинг» новый журнал «Анноун». Там предалагалась совсем другое фэнтези, написанное по образцам научной фантастики, за что его порой называли рациональным. «Машины машинами, вы мне историю дайте», – говорил Кэмпбелл своим научным фантастам. В «Анноун» то же самое требовалось от сверхъестественного. Допустим, что магия существует – как она будет работать в реальности? Если есть лепреконы, как они живут и что делают? На что в самом деле способны призраки? Какую цену, материальную и духовную, нужно заплатить
