— Это он, — хрипло взвизгнул Борис. — Третий.
— Нормальный поц. Сам пришел, — в голосе старшего проскользнуло нечто, напоминающее уважение. — Как это ты нас догнал. Это правда Нива?
Леня стоял неподвижно. Он ничего не чувствовал. Он не видел людей. Только иные формы жизни.
— Слышь, ты… Как тебя там… Учитель, да? — сплюнул старший. — С корешками твоими базар не получился. А…
Леня активировал боевой режим. Он немного беспокоился, что с меню возникнут проблемы, но оказалось достаточным просто смахнуть легкую паутинку и пыль. И случилось. На Десять_кью очень трепетно относились к возможностям боевого применения. Функция тотальной деструкции работала безукоризненно. Жаль только, что они исчезли мгновенно. Ему хотелось боли… Их боли. Потом он аннигилировал «бэхи».
Больше вызывать экстренное меню ему не приходилось. Дела резко пошли в гору. Ферма, молокозавод, сеть производств. Все шло как-то само. Он защитил несколько патентов, выгодно вкладывал, щедро получал. Он управлял людьми как когда-то своим межзвездным кораблем. Четко. Ясно. И через несколько периметров безопасности.
Кстати, взрывное развитие высокоточных технологий позволило ему починить ТОПМ. Настоящего Игнатьева в нем уже не было. Спустя несколько лет после забора биологического материала для зачатия Элли, пациента лечебного блока пришлось разбудить. Психокоррекция личности с дискретной амнезией прошла успешна. Новое имя, документы, профессия, хорошая работа, удавшаяся личная жизнь. Леонид Дмитриевич периодически наводил о нем справки. Для первого Игнатьева все сложилось наилучшим образом.
Теперь он не пользовался самолетами. Для личных и тайных перемещений по земному шару ТОПМ подходил идеально. Он летал по свету, игнорируя ПВО и границы. Он даже посетил «Светоч» на темной стороне Луны. Долго сидел в модуле управления, потом стер бортовой журнал и отключил сингулярный передатчик. Погладил пальцами обшивку ложемента. Затем перевел корабль в режим мимикрирующей консервации и больше к нему не возвращался. Эпсилон Кассиопеи уже давно перестал быть домом.
Иннокентий закончил МГУ, потом учился в Америке, прекрасно владел несколькими языками. Показал себя дальновидным стратегом и непревзойденным тактиком. Для меня нет непроходимых проходов, шутил он. И Леонид Дмитриевич шутку оценивал по достоинству. Он отдал сыну бразды правления, а сам занялся наукой. После очередного кризиса активы компании значительно поредели, но их это не расстроило. Управлять небольшими производствами оказалось намного увлекательнее, чем рулить огромной корпорацией.
Кешка женился по любви. И родились близнецы Ян и Алька… Во внуках Леонид Дмитриевич, души не чаял, но они выросли… и сейчас почему-то в Лондоне. Зачем им Лондон…
И Элли… Дочка всегда была для папы цветочком. Тоненький белокурый колокольчик, с глазами грезовской чистоты. Он открывался ей до конца. Он был для нее прозрачным. Когда он носил ее на руках, то превращался в вулкан, источающий нежность. Он заворачивал ее в любовь так тщательно, что оставлял только носик для дыхания. И она впитывала отца как губка, она вилась хвостиком, она смотрела своими океанами, и он, вглядываясь в них как в зеркало, видел там солнце.
Но когда Элли закончила школу, ее словно подменили. Беспокойство, тревога… Дочь могла сорваться среди ночи и уехать в горы… или на море. А потом неделю сторониться, отвечая односложно и тускло. Игнатьев надеялся, что это пройдет, и оно действительно прошло. Но немного не так, как он ожидал. Элли стала странницей. Она познавала мир, перемещаясь по нему как кузнечик. Искала, находила, пробовала на вкус и бросала, чтобы найти что-то более настоящее. Или кого-то. Поиски подлинного стали для нее навязчивой идеей. И в этом она была так похожа на мать.
А Наташа однажды сходила на йогу…
44
Пират вздрагивал в ногах, досматривая свои собачьи сны. Леонид Дмитриевич посмотрел на часы, взял телефон и покрутил его в руках. Поборол искушение позвонить сыну. Все равно он скоро будет здесь. А вот оно что… господин Белов.
— Алло… — надтреснуто проскрипела трубка.
— Здорово, старый хрыч, — Игнатьев специально состарил голос, включаясь в давно придуманную ими игру.
— От хрыча слышу, — Мда, переигрывает Ванечка. Больше на Бабу Ягу похоже. — Ты опять выглядишь лучше, чем я?
— Ваня, я всегда выгляжу лучше, чем ты.
— Яблоки там свои молодильные жрешь, небось? — проворчал телефон.
— А как же. Жру. Ты бы приехал, я б и тебе килограмм отсыпал.
— Ох, Леня, пока до тебя долетишь, яблоки уже не спасут.
— Ты еще оперируешь?
— Нет. Увы. Руки дрожат. Попытался в прошлом месяце, но все ассистирующим отдал. В расход меня, Ленечка, пора.
— Так вот и приехал бы, если ничего не держит. Чего там в ваших питерских болотах сидеть.
— Но-но, не трожь своими деревенскими лапами нашу культурную столицу…
— Да, слышал. Русская Венеция, город, воспетый Пушкиным, и так далее. Вань, давай не дури. Когда еще увидимся. Приезжай. Ну хочешь, я тебе билет забронирую?
В телефоне вздохнули.
— На рыбалку сходим?
— Конечно. По полной программе с бабами и водкой.
— Хе-хе. Ладно уговорил. Билет я сам как-нибудь. Если честно, действительно некуда себя девать. И…
Белов замолчал. А Игнатьев, уже зная, что тот скажет, улыбнулся.
— Я очень рад, что ты позвонил, Лёнь. Правда. Спасибо.
— Жду тебя, Вано. Как с билетом, решится, сигналь.
— Лады.
Леонид Дмитриевич отложил телефон. Примерно к обеду на него нападала легкая сонливость, и иногда он позволял ей брать над собой вверх. Он подложил под ноги пуфик и сладко зевнул. Над ближайшим кустом ромашек порхала бабочка. Она выбирала место для посадки, но что-то ее смущало. Ветер уже стих, и легким крыльям ничто не угрожало.
Внезапно неопознанная тревога кольнула и самого Игнатьева. И Пират вдруг резко проснулся, навострил уши и тихонько зарычал, всматриваясь в глубину сада.
— Тихо, тихо, малыш, — Игнатьев погладил его по холке, но Пират уже не на шутку скалился, приподнялся и напрягся.
Да что такое, недоуменно подумал Леонид Дмитриевич, что там может быть. И в этот момент инициировался протокол «свой-чужой» Коммуникационный имплант принял идентификационный сигнал. И тут же отправил на соответствующей волне свою аутентификацию. Воздух впереди замерцал, уплотнился, исказил цветы и деревья, а затем обрел форму и цвет
Четыре_пи_зед_восемь_игрек вдруг вспомнил свое имя. Его имя — функция. Функция слияния с тремя переменными. Слияния сред. Миров. Он даже не стал вставать. Все системы моментально пришли в готовность, будто не было никаких десятилетий бездействия. Будто просто кто-то щелкнул кнопкой, и все что он оставил давным-давно как ржавые доспехи, засияло на нем первозданной новенькой броней.
Прибывший был старше, чем он в свое время. Стальные волосы, почти сизого оттенка, высокие скулы, медная кожа, нахмуренный взгляд зеленых глаз. Костюм очевидно новой модели (даже сейчас, сбросив маскировку, последний все равно пропускал сквозь себя садовый ландшафт).
Пирата было не удержать. Пес бросился
