Настоящий мир беден по сравнению с миром сказок. Энтони жалеет, что нельзя вернуться обратно в легенду Брана и Бранвен, ибо там он знал, что Матолвх – его враг и с ним надо сражаться, а теперь, снова оказавшись в ледяной верхней комнате Белой башни, он понимает, что в ближайшие месяцы и годы ему придется противостоять совсем другим врагам. Он способен угадать лишь несколько имен. Разумеется, граф Уорик и рыжий, а еще тот, кто послал рыжего. Да и Рипли, несмотря на все его улыбки, тоже может быть опасен, и Типтофт, опять же вроде бы расположенный к Энтони, способен изменить свое мнение и бог знает что выкинуть.
Элизабет, похоже, рада окончанию истории.
– Когда все это произошло? – спрашивает она.
– Возможно, этому еще предстоит произойти, – отвечает ей мать.
– Надеюсь, что нет. Я боюсь того, что еще может произойти.
– Вам обоим нечего бояться, пока я жива, – говорит Жакетта.
В ту ночь Энтони спит мало. Белая башня пропитана смертью и всегда была такой, с тех пор, как Юлий Цезарь приказал построить ее. Энтони участвовал в осаде Алника, когда ланкастерских заговорщиков – Обри де Вера, сэра Томаса Тадденхама, Тиррела и Монтгомери – привезли на санях к Тауэру и обезглавили, а через несколько дней отец Обри, граф Оксфорд, последовал за сыном на тот же самый эшафот, и его голова оказалась рядом с сыновней на прутьях ворот Лондонского моста. Типтофт, руководивший их казнями как верховный констебль Англии, сообщил об этом Энтони. Он описывал, как грохотом барабанов заглушают последние слова приговоренных, как палач делает два или три предварительных удара, чтобы примериться, и что иногда требуется два удара, а то и третий, чтобы отделить голову от тела. Отсечение человеческой головы – дело не простое, ибо приходится преодолевать сопротивление кожи, мышц, сухожилий и костей. Но палач, казнивший сэра Обри де Вера и его товарищей, по крайней мере, был мастером своего дела. Как напомнил Типтофт, когда во время Крестьянского восстания в прошлом веке повстанцы захватили Тауэр и там обезглавили Саймона Садбери, архиепископа Кентерберийского, им потребовалось для этого восемь ударов топора.
Чуть позже, уже вернувшись в Лондон, Энтони сидел с Типтофтом в Рыцарском суде, когда там судили Джона де Вера. Были представлены надлежащие письма, и в виновности этого человека не было сомнения. Его притащили на эшафот, где вспороли живот, вытащили внутренности и кастрировали, а кровавые обрезки бросили в огонь. Де Вер все еще дышал, глядя, как его потрошат. Затем его подтащили к плахе и обезглавили. По обычаю, отделив голову, палач схватил ее за волосы и поднял над телом, от которого она была отрублена, чтобы казненный, если он по-прежнему в сознании, видел, что ему пришел конец, и знал, что его последний взгляд будет ужасен. Палач показал голову толпе, и Энтони удивило, что губы и глаза приговоренного двигаются. Позже умелый мясник содрал кожу с четвертованных останков, а голову наконец унесли, чтобы ошпарить соленой водой с семенами тмина: тогда птицы не будут клевать ее, выставленную на Лондонском мосту.
Казнь де Вера собрала внушительную толпу, поскольку и для мужчин, и для женщин естественно испытывать радость при виде чужой смерти, когда сами они, зрители, все еще живы и невредимы. Типтофт благочестиво заявляет, что простолюдины на самом деле приходят в восторг, наблюдая, как низводят сильных мира сего, ибо казни – это те же проповеди, но кровавые, и повествуют они о непостоянстве человеческого везения, как и предписано Провидением Божьим. В Тауэре Типтофт организовал музей отрубленных голов.
Энтони не стоило бы думать о таких кровожадных материях, потому что сейчас солнечный полдень и они с Элизабет выходят из Тауэра. Сразу за воротами Байуотер их ждут лошади, и оттуда брат с сестрой вместе со свитой торжественно отправляются в Вестминстер, где Элизабет будет коронована. Элизабет, идущая рядом с ним, очень бледна и больше не болтает о своих прекрасных нарядах. Вместо этого она обращается к Энтони:
– Несомненно, ты считаешь весьма глупой историю, рассказанную нам матерью вчера вечером. Наверняка ты думаешь, что это какая-то ерунда, которой старухи пугают маленьких детей. – И, не позволяя Энтони ответить, она продолжает: – Но это была моя история. Я видела все своими глазами, поскольку находилась внутри сюжета. Ты только слушал историю, а я была в ней и видела много ужасного. Я была самой важной частью легенды, потому что именно я была помолвлена с Матолвхом. Я стояла рядом с троном Брана, когда пришло известие о злодеянии, совершенном с лошадями. Позже я правила Ирландией и некоторое время даже думала, что новые подданные любят меня, но потом все изменилось, и меня сослали на кухню, где я мыла посуду и выполняла прочую черную работу. Каждое утро мясник приносил мясо, и каждое утро он давал мне такую затрещину, что я отлетала к столу или падала на пол. Я чувствовала оплеухи и могу точно описать внешность мясника, его рябое лицо и волосатые ноздри, и я запомнила запах несвежей пищи и сырых кладовых. Но хуже всего, что мне довелось видеть, как Эвниссен бросил мое прекрасное дитя в огонь и не давал его вытащить, пока крик не замолк и мальчик не умер. И знаешь, брат Энтони, это было так ужасно… Я думаю обо всем том зле, что сотворил Эвниссен, который был моим братом.
Теперь она с тревогой смотрит на Энтони. Однако он по-прежнему молчит, поскольку не может придумать в ответ ничего хорошего. Хотя он тоже находился в той истории, он ее совсем не понял и теперь опасается, что ему не
